Дверь открыл крупный мужчина лет шестидесяти, с тонкими чертами лица и всклоченными седыми волосами, в клетчатой рубахе и холщовых штанах.

– Здравствуйте, – запинаясь, проговорил Томми, – меня зовут Томми Хьюитт. Вам это может показаться странным, но я, кажется, знаю этот дом.

Хозяин сначала никак не отреагировал, потом его лицо исказилось, и он резко захлопнул дверь у Томми перед носом.

Какое-то время он неподвижно стоял на крыльце. Затем, опасаясь, как бы хозяин дома не вызвал полицию, молча ушел прочь с горьким привкусом во рту.

Остановился он в километре от того дома, возле ржавой баскетбольной стойки на лужайке, и лишь в этот момент понял, что дрожит.

Почему хозяин дома вдруг так испугался? Может, вспомнил то, что никак не удавалось воскресить в памяти ему самому?

Томми плюхнулся на скамейку и сидел там, пока солнце не скрылось за вязами; он забыл и о гостинице, где собирался заночевать, и обо всем на свете.

Из оцепенения его вывел рокот автомобильного двигателя. К ближайшему дому по подъездной дорожке подкатил светло-коричневый «универсал». Из машины выбрались мужчина и женщина с сумками для покупок, потом двое мальчишек, которые вприпрыжку кинулись за родителями к входной двери. Томми украдкой обогнул дом и вошел в сад, располагавшийся позади дома. Женщина, не самой привлекательной наружности, водрузила сумки на кухонный стол. Один из мальчишек подбежал к ней, и она налила ему стакан воды, а папаша тем временем завалился на диван в гостиной.

Не успев убрать покупки, женщина достала из холодильника несколько кусков мяса, а также готовый салат и выложила все это на разделочный стол. Появившийся рядом муженек чмокнул ее в щеку, подхватил четыре тарелки и принялся расставлять их на обеденном столе.

Мальчишки торчали на втором этаже, в комнате с голубыми обоями, – наверное, в своей спальне, решил Томми. Через несколько минут мамаша окликнула их – они спустились вниз и уселись за стол.

Семейство обедало перед телевизором, по которому в очередной раз показывали «Полицейского из Беверли-Хиллз». Томми наблюдал за ними, будто в кино, – казалось, он видит сцену, в которой сам никогда не смог бы участвовать.

Когда они покончили с едой, Томми отпрянул от окна на пару метров, опасаясь, как бы его не заметили, и тут разглядел в глубине сада сарайчик. Дверь оказалась не заперта. Сарай был заполнен в основном коробками и рабочим инструментом. Вконец разбитый, чувствуя, что ему не хватит сил искать другой ночлег, Томми терпеливо дождался, пока семейство улеглось спать, подобрал несколько сложенных картонных коробок и постелил на пол. Потом достал из рюкзака свитер, накрылся им вместо одеяла, свернулся калачиком и стал ждать, когда сон унесет его подальше от этих мест. Чтобы забыть об одиночестве, он представил, как сидит у себя в саду за домом вместе с матерью, Грэмом и Синди: идиллическая картина, в которой смешались воспоминания и надежды, озаренные слабым розоватым светом уходящего дня. А еще там была Тесса – она держала свою теплую руку в его ладони, ее фигура казалась такой же ослепительной, как солнце, если не ярче, и всем своим видом она словно обещала, что больше никогда не оставит его.