Через две минуты в дверях появился Игнасио.

Не было печали, черти накачали, – мне показалось, что до моих ушей донеслось ворчание деда. Ружье он по-прежнему держал в руках.

Игнасио крепко меня обнял. Он снова состоял из сплошного шика и улыбок. Вдвоем братья смотрелись неотразимо, просто глаз не отвести.

«Вы одинаковые», – написал я.

Они засмеялись в унисон, как двуглавая гидра, один – отражение другого.

И тут я понял. Сам не знаю, каким образом – видимо, специалист по психологии в моем мозгу так и не отключился.

«Вижу, вы пытаетесь меня обмануть. Ты – Игнасио, а ты, черт бы тебя побрал, – Тасио», – написал я.

Они растерянно переглянулись.

– Ты первый, кто… – начал Игнасио.

– …кто все понял, как только мы вошли. Придется совершенствовать навыки. Неплохо, Кракен, – заключил Тасио.

– Кстати, у нас для тебя приглашение от мэрии Витории… – добавил Игнасио.

– …а также от некоторых других ассоциаций – например, Бригады кисти и старика Матусалема, – заключил Тасио, подмигивая.

«Не хочу официальных мероприятий», – покачал я головой.

– Сколько ж можно… Позволь людям себя любить, Кракен. Город двадцать лет жил в страхе… – сказал Игнасио.

– …людям нужен праздник. Они должны вздохнуть свободно, понять, что все позади, что все закончилось. Сделай это ради жителей Витории, они должны отпраздновать твое спасение, – подытожил Тасио.

Я прибыл на праздник без малейшей охоты. Чувствовал себя неловко, пожимая руки стольким людям и не в силах при этом ответить на приветствие или просто перекинуться с кем-то словом. Дед уговорил меня отправиться в город чуть менее убедительным способом, нежели ружье. Со мной были Герман, Эсти и сам дед. Мы чувствовали себя не в своей тарелке, когда высшие должностные лица окружили нас своей формальной любезностью на площади Белой Богородицы и заставили шествовать вдоль Коррерии, одной из ремесленных улиц позади моего дома.

Я знал, что мы прибыли в пункт назначения – в квартал Соледад, куда несколько месяцев назад, в ту пору, когда в какой-то другой жизни я занимался бегом, частенько наведывался на рассвете, в надежде встретиться с… какое, впрочем, сейчас дело. Какое кому до этого дело.

На площади толпилось много народу. Соседи, ребята из нашей компании, пресса, незнакомцы и незнакомки, которые приветствовали меня так, словно знали всю жизнь. Я отвечал смущенной улыбкой. Галстук, купленный Германом, сдавливал мне шею, стрижки я стеснялся. Скорее всего, шрам все время был на виду.

– Взгляни, Унаи, – приказала Эсти. – Жители Витории хотят выразить тебе свое почтение.