Едва способная поднять руку и вытереть рот, она молилась, чтобы из коридора донеслись хоть чьи-то шаги. Но ничего не слышала. Только бешено колотившееся сердце в груди. Она посмотрела на толстую иглу, торчавшую из руки. Сама она не могла вынуть ее. Она была словно в ловушке.

Пока Хелена боролась со второй волной тошноты, раздались едва слышимые крики младенцев из родильного отделения, находившегося прямо под процедурным кабинетом. Они часто плакали по ночам. Порой сквозь толщину пола пробивались отчаянные вопли рожавшей женщины, становившиеся все громче и громче. Иногда это продолжалось часами. А затем наступала тишина, после чего раздавался плач новорожденного.

Для большинства людей нет ничего приятнее этого звука, но Хелена воспринимала его как если бы кто-то процарапал острым гвоздем школьную доску. Нежелательное напоминание о сотнях девушек, с пепельно-серыми лицами, стучавшихся в кабинет матери Карлин. О девушках, молча сидевших и смотревших, как перо ее авторучки бегает по бланкам договоров, в которых указывались все детали окончательного решения судеб их детей. А затем она произносила нечто вроде речи, подчеркивая, что это наилучшее решение, и самые разумные из них сразу ставили подписи. Другие пытались противиться, но в конце концов все сдавались благодаря силе убеждения матери Карлин.

Хелена совершенно не представляла себе, какой это ужас – отказ от ребенка. Ей было достаточно мучительных переживаний по поводу того, что она сама не способна была родить детей. А девушки всё прибывали, они были всё моложе, бледнее и всё более истощены. Она неоднократно пыталась бросить эту работу, передать свои обязанности кому-то другому, но отец Бенджамин настаивал, чтобы именно она продолжала этим заниматься. Она умела найти правильный подход к девушкам, заявлял он, они доверяли ей. Она же была всего лишь молоденькой помощницей юриста в мире, где всем правили мужчины, и не хотела, чтобы ее уволили с самой первой доставшейся ей должности.

Внезапно она услышала звук ключа, отпирающего замок. Она не понимала, почему дверь вообще заперли. Быть может, о ней забыли и теперь сюда пришла одна из уборщиц? Впрочем, не важно, почему ее бросили здесь. Имело значение только то, что теперь ее обнаружат. Ею овладело чувство невероятного облегчения, когда дверь со скрипом открылась, и свет из коридора на мгновение залил комнату. Кровать стояла изголовьем в сторону двери, и она не могла видеть, кто именно вошел, но отчетливо слышала движение позади себя.

«Эй! Кто это?» – прохрипела она, и засохшая рвота потрескалась в уголках ее губ.