– Он был все время у меня перед глазами. Если бы мы только проверили номер «Мегана» вчера вечером…
Антония не может поверить, что прошло всего лишь двадцать шесть часов с того момента, как они обнаружили, что номер такси был ненастоящим. И она совершила ошибку, огромную ошибку, решив, что его украли со случайной машины.
Двадцать шесть часов. Примерно столько же (на час меньше) остается Карле Ортис до конца срока, установленного Эсекиэлем.
– Девочка, не будешь же ты нести на своих плечах всю тяжесть мира.
Но бабушка Скотт знает, что Антония по-другому не может. Точно так же, как не может сбросить с плеч вину за то, что произошло с Маркосом. Видимо, на плечах у нее очень много места для вины. Бабушка Скотт списывает это на ее недостаточное католическое образование (а также на испанскую кровь, доставшуюся ей от матери, хотя в этом бабушка ни за что в жизни не признается).
– Шесть смертей, бабушка. И все это лишь потому, что я вовремя не пришла к правильному выводу.
Обычно бабушка Скотт очень терпеливо выслушивает внучку, но порой и этому терпению приходит конец.
– Хватит уже хныкать. Это не ты подложила бомбы и не ты похитила ту женщину. Как там звучит африканское слово, которое ты мне как-то говорила?
Это «африканское слово», о котором вспомнила бабушка, относится к языку племени Га, живущего на юге Ганы. И на самом деле, это не одно слово, а целых два.
– Кувшин разбивает лишь тот, кто отправляется на поиски воды. Я знаю, бабушка. А ты скажи это тому, кто остался ждать воды в деревне, умирая от жажды.
– Девочка, хватит уже себя изводить. Прекрати обвинять себя в том, чего ты не делала. Ты хоть раз порадовалась за всех тех людей, которым ты помогла? Людей, которые даже имени твоего не знают? Ведь нет же. Ты лишь упиваешься своими, как тебе кажется, промахами и сидишь в этой больничной палате, бесконечно страдая. Я уже не знаю, как тебе помочь. И вообще, пойду-ка я спать.
Она прерывает связь.
Такая невоспитанность настолько не в духе бабушки Скотт, что Антония остается в полном смятении.
Она знает, что бабушка права, но ничего не может поделать. Так уж есть: мы всегда концентрируемся именно на тех, кому не смогли помочь.
Особенно, если те, кому мы не смогли помочь, – наши близкие.