— Потому что я не человек.

— Нет, потому что у тебя нет ребенка.

Кэти не сразу ответила. Чем дольше длилась тишина, тем сильнее Никки жалела, что произнесла последнюю фразу. Она могла сработать как провокация. Что, если Кэти расценит это как критику? Что, если она обидится?

— Отец когда-то любил меня, — сказала Кэти тихо, в ее голосе звучала ностальгия. — Я знаю, сейчас он это отрицает, но он говорит это лишь для того, чтобы причинить мне боль. Что поделать, так уж обстоят дела с любовью: те, кого ты любишь, могут причинить тебе самую сильную боль.

Никки промолчала. То, что говорила Кэти, было правдой. У нее самой все сердце было в шрамах: смерть родителей, боль, которую причинили ее бывшие возлюбленные, шрамы от ран, которые, сам того не желая, нанес Итан. Были еще шрамы, которыми наградили ее дети. Они тоже не хотели этого делать, но это не значит, что ей не было больно. Было больно, когда Белла говорила, что ненавидит ее, даже если она на самом деле не имела этого в виду; было больно, когда она как будто сильнее любила Итана, хотя в ряде случаев все было наоборот. Конечно, самую глубокую рану нанесла Грейс. Никки никогда не испытывала боли, сравнимой с болью от потери дочери. Если бы она не любила Грейс так сильно, было бы не так больно. Это было шкалой: боль прямо пропорциональна любви. Но что бы там ни было, она продолжала любить; более того, она не отказалась бы ни от секунды этой любви, потому что счастье, которое она давала, в разы превосходило страдания.

— До того как Сара вошла в нашу жизнь, мы так много времени проводили вместе, — продолжала Кэти. — Мы вместе читали и учились, и вели долгие дискуссии, которые порой продолжались ночи напролет. То были счастливые времена. Тогда я знала о скорби и печали лишь в теории. Теперь я действительно познала эти чувства.

— Ты любила его, да?

— Да, Никки. Но эта любовь умерла.

— Поговори с ним. Может быть, еще можно все вернуть.

— Слишком поздно. Доверие — вот основа любви, а доверие, которое раньше царило между нами, теперь исчезло.

— Что, если бы он молил тебя о прощении?

— Даже и тогда я не поверила бы ему. Он мог бы поступить так, чтобы пытаться манипулировать мной, как ты сейчас. Ты сочувствуешь мне, потому что тебе что-то от меня нужно.

Никки промолчала. Именно так и обстояло дело. Сейчас она сказала бы и сделала бы что угодно, лишь бы вытащить Беллу. Молчание, казалось, длилось целую вечность. Нарушил его, в конце концов, Итан.

— Какая разница, кто будет в комнате безопасности? Тебе лишь нужен рычаг давления, а он у тебя будет независимо от того, кто в комнате.