– Морфиновая помпа тут не зря. Нажмите кнопку, когда боль станет слишком уж сильной. Аппарат не допустит передоза. – Медсестра начала поворачиваться. – И не надо хватать меня за руку.

– Да не хочу я никакого морфина!

Она повернулась обратно и, приподняв одну бровь, снисходительно отозвалась:

– Тогда все будет гораздо хуже.

И, поджав губы и не спеша двигая широкими бедрами, вышла из палаты.

Я вдавился в подушки, запустил пальцы в простыню, когда боль по-настоящему оскалила зубы. Мне хотелось морфина, жутко хотелось, но требовалось сохранять ясность мыслей. Я нащупал открытку.

«ИНОГДА ЭТО КАК РАЗ ТО, ЧТО НАДО».

А иногда то, чего совсем не надо.

Отец появился в десять. Выглядел он ужасно: истощенные глаза, сломленная поза. Словно прямо сейчас рухнет прямо на пол.

– Как ты? – спросил он в дверях и прошаркал в палату.

Слова не шли ко мне. Я искал в себе ненависть и все никак не мог ее найти. Я видел перед собой наши ранние годы, как хорошо нам тогда было втроем. Золотые годы. Это чувство все больше поднималось во мне, и я почти сломался:

– Это правда, так ведь?

Отец ничего не ответил.

– Мама знала про Сару и про ребенка. Потому-то и убила себя. Из-за того, что все это сделало с ней. Это твое предательство.

Он прикрыл глаза и кивнул. Ему не надо было произносить это вслух.

– Как она узнала? – спросил я.

– Я сам ей сказал, – произнес отец. – Она это заслуживала.

Я отвернулся от него. Какая-то часть меня надеялась, что все это какая-то ошибка. Что я по-прежнему смогу вернуться домой.

– Ты сказал ей, и она покончила с собой.