– Вы у своих. Вы наши.

Есеня смотрит в ее добрые, спокойные глаза и кивает, позволяя себе расслабиться.

Самарин просматривает записи с камеры, установленной в тюрьме во время допроса Меглина. Отмечает, что тот с кем-то говорит, обращаясь в пустоту. Самарин надевает наушники. Выкручивает громкость до максимума. Перематывает на начало. Повторяет. Записывает что-то в блокнот. Снимает наушники.

– Есть…

Самарин резко возвращается в прошлое. Григорьев выходит из квартиры, закрывает дверь. У него звонит телефон. Он смотрит на дисплей. Удивлен.

– Да?..

– Здравствуйте, Роман Иванович.

Григорьев идет к лифту.

– День добрый… С кем я говорю?

– Вы меня, наверное, не помните. Это Игорь. Ваш сын.

Григорьев растерянно замирает. Это как удар под дых, он расстегивает верхнюю пуговицу, массирует сердце под рубашкой, останавливается.

– Игорь?.. Ты… где, ты откуда звонишь, я… Господи, сынок… Я… столько лет искал тебя…

– Зря. У меня сейчас другая фамилия. Я научился скрываться. Научился выживать.

– Игорек, прости… я… не должен был с тобой так поступать… Где ты был?

Самарин говорит с улицы, он метрах в трехстах от большого, дорогого дома с аркой.

– Там, куда ты меня отправил, пап. Далеко от тебя. Шучу, в Питере. Ты зря извиняешься, ты был прав.

– Прав? В чем? Сынок, о чем ты?

– Все дело в том, какую картину ты создаешь у себя в голове. Какую систему ценностей. Хочешь убивать – пожалуйста. Главное – найти тех, кого можно убивать, кто этого заслуживает, так, пап? Это ты хотел до меня довести?

– Я не понимаю, о чем ты… Игорь, я сейчас не могу говорить..