– Возможно, – сказал Чарльз. – Но сейчас меня это уже мало волнует. Никто не понял, что актер, возвращавшийся с гастролей из Рединга, держал под сиденьем огромную кучу денег.

– Ваш сын узнал об ограблении до или после случившегося?

– После. Я приехал домой в пятом часу. Думал, тихо пройду к себе в кабинет и спрячу деньги в сейфе, рассую по шкафам, тумбочкам. Но у меня не получилось этого сделать. Кристофер до сих пор не спал! Он слышал, как я покинул дом и как вернулся. Сначала он не придал этому значения (ему было все равно), но позже, когда изо всех щелей посыпались новости о ночном ограблении, он спросил в упор – был ли я среди преступников, которые не побоялись украсть королевские деньги.

– И вы ответили…

– Я никогда не врал сыну, – серьезно ответил Чарльз. – После ограбления я рассказал ему правду. Тем более я знал – он поймет меня. Кристофер никогда не шел против отца. Несмотря ни на что, всегда был рядом. До последнего дня, до последнего вздоха.

Когда Бейл-старший произносил последние слова, я ожидала, что его лицо исказится в гримасе отчаяния. Но ничего этого я не заметила. Холод, неприступность, безразличие. Чарльз говорил так, будто ничего не испытывал к сыну – ни отцовской любви, ни уважения, ни преданности. Он лишь воспроизводил эмоции по памяти, а это не то же самое, что жить с ними, чувствовать их.

– Он осуждал вас?

– Конечно. Как любой отрок, он пытался научить меня жизни. Прочитал нотации, сказал, что нам нужно все вернуть – анонимно подбросить деньги к двери полиции. Но я запретил ему делать это по одной простой причине – у полиции не было моих отпечатков пальцев, меня ни разу не задерживали, я никогда не привлекался ни к уголовным преступлениям, ни к административным нарушениям. На ферме, где жили остальные бандиты во главе с Брюсом Рейнолдсом, также не было моих отпечатков пальцев. В картотеке преступников меня не существовало. Полиция и инспекторат могли выйти на меня только в двух случаях – если бы я начал бездумно тратить деньги и если бы подкинул им мешки.

– Но через пару месяцев после ограбления вы устроили премьеру в своем театре.

– Рискнул. И попался. Но не в лапы полиции, а в хищные зубы журналистки. Какая глупость! Она обвела меня вокруг пальца и лишила того, что я любил больше всего на свете – театра и сына.

– Вы говорите про сына так, будто любили его без памяти. Но тогда почему не давали ему ведущих ролей? Почему он играл «на отшибе»?

– Да, я любил и уважал Кристофера как человека, но актер из него был никудышный. Не дано ему было покорять зрителей.