Мертвая точка… В определенном смысле лучше не придумаешь. Но никто никогда не ответит на вопросы, которые до сих пор задавал себе Габриэль, не прольет свет в так и оставшуюся сумеречной зону. А именно: через что же пришлось пройти Жюли между ее похищением в Сагасе и смертью в Польше?

– А у тебя не было никаких осложнений с бельгийскими копами? – спросил Поль. – Они к тебе так и не заявились?

– И не заявятся. А что они теперь могут найти? Склад «Содебин» загадочным образом сгорел через пару недель после пожара в пластинариуме.

Поль бросил на Габриэля взгляд без тени укора:

– Каждый божий день меня мучает желание рассказать правду Коринне. Чтобы она знала…

– То, что я видел и сделал в Польше, рассказать невозможно.

– Знаю. Но это трудно.

– Мне тоже трудно. Я дорого заплатил за правду. «Играющая в шахматы» до сих пор будит меня каждую ночь.

– У каждого из нас свои призраки.

Форель выпрыгнула прямо перед ними, словно дразня. Поль отследил глазами, где она исчезала в быстрых певучих водах.

– Ну а вообще, как ты сейчас живешь?

Габриэль вздохнул:

– Занимаюсь матерью. Пока перебиваюсь случайными подработками в ожидании, когда подвернется что-нибудь получше. Езжу в Орлеан как минимум раз в две недели.

– В Орлеан? – Глаза Поля блеснули. – Только не говори мне…

– Пока все очень хрупко, только-только зарождается. Но она милая женщина. Правда, надо будет отвадить ее от бутылки. Пока не совсем получается, но стоит постараться.

Поль задумался, прикидывая, что принесет будущее подобной паре. Но Габриэлю невозможные вызовы были необходимы как воздух, в них и заключался смысл его существования. Полный сочувствия, он хлопнул его по плечу:

– Это здорово, Габриэль. Рад за тебя.

Они поболтали еще около часа и прикончили пиво, сидя рядышком, как два давних друга, разглядывающих мир. Потом попрощались. Может, это было действительно «прощай»… Вероятно…

Голова Габриэля кружилась, когда он вернулся в номер. Он слишком много выпил. Рухнул на кровать, сжимая подвеску дочери в руке, и почти мгновенно заснул.

Телефон зазвонил почти в одиннадцать вечера, заставив его подскочить. Он повернулся на бок и снял трубку с аппарата на прикроватной тумбочке. Это была Жозиана Лурмель. Ей было плохо, говорила она глухо, запинаясь. Она рыдала в полной прострации. Габриэль пообещал, что будет у нее еще до рассвета. Взял свою дорожную сумку, которую даже не открывал, проверил, ничего ли не забыл, и покинул номер 7. По дороге бросил ключ в корзиночку на стойке.