Он нежно погладил мои волосы.
– У меня никто раньше не вызывал физической реакции, – застенчиво продолжал он. – И я никогда не был никем заинтригован. И вот появилась ты, всего через час после моей декларации против любви, словно в насмешку над моим решением. Я хотел закричать, что не стану для тебя монстром. Потому что неведомая прежде часть меня хотела утащить тебя и беречь только для себя. Такое чисто животное желание. Я хотел ненавидеть тебя, но обнаружил, что это невозможно.
Я фыркнула.
– Ну да, ты определенно был мной околдован. С тем холодным приемом. Ты со мной даже не разговаривал.
– Знаешь почему? – спросил он, не ожидая ответа. – Я сразу понял, что у моего предательского сердцебиения есть только одна причина. Я думал, что если смогу сопротивляться, притвориться, что этого чувства нет, заморозить его, если необходимо, то выиграю битву с любовью.
Он пошевелился за моей спиной и мягко повернул мое лицо к себе. Теперь он продолжил признания, глядя на меня.
– С того момента, как я увидел тебя, я знал, что это может быть что-то особое. Мне хотелось забыть об операции и тоже надеть фартук. Хотелось наложить на тебя те же чары, которыми ты заворожила меня. Разумеется, это противоречило логике. Мне нужно было помнить о том, что я – монстр, которого нельзя любить. Моя холодность была направлена полностью на меня самого. Чем больше времени мы проводили вместе, тем труднее было отрицать перемены в моих чувствах. Я не мог притвориться, что их нет, не мог приписывать их какой-то странной болезни.
Я закатила глаза.
– В высшей степени сентиментально – считать свои чувства ко мне не более чем инфекцией.
Его теплый смех стер остатки моего беспокойства. Я почти забыла о водовороте в своей голове.
– Я предполагал, что ты можешь это так воспринять. Поэтому я тебе написал.
Я уставилась на него с забившимся сердцем.
– Ты мне что-то написал?
Он достал из кармана небольшой кремовый конверт и протянул мне с выражением смущения на лице. Мое имя было выведено с любовью, более красивыми буквами, чем его обычный торопливый почерк. Томас мило покраснел до самого воротника.
Сгорая от любопытства по поводу того, что вызвало у него такие необычные эмоции, я быстро развернула письмо.