Мое сердце начинает биться быстрее, когда я читаю это снова, и вся правда этих слов откладывается в голове.
Мальчик из города.
Который был в доме тогда же, когда и Петра.
Который, наверное, знал ее.
Который мог быть ее парнем. Вроде того.
Который мог убедить ее сбежать через окно спальни.
Который мог предложить сбежать вместе и разозлиться, когда она передумала.
Который потом влез в Бейнберри Холл и оставил ее тело под половицами, потому что знал, что там было потайное место.
И этот мальчик, поняла я, есть на одном снимке папы.
Я хватаю фотографию со стола. Когда я впервые увидела его, то подумала, что это папа стоит сзади Уолта Хиббетса и его лестницы. Я должна была догадаться, что папа стоял за камерой — а на фото стоит кто-то другой.
Я не могу разглядеть слишком много деталей, даже после того, как подношу фотографию к лицу и щурюсь. Только узкая полоска одежды и маленький кусочек лица выглядывают из-за лестницы. Единственный способ увидеть лучше — найти лупу.
И тут я с радостным содроганием осознаю, что она у меня есть.
В верхнем ящике стола. Я видела ее, когда первый раз пришла в кабинет. Она и сейчас там, среди ручек и скрепок. Я хватаю ее и держу перед фотографией, и теперь человек-загадка становится больше. Я вижу темные волосы, половину красивого лица, крепкие руки и широкую грудь.
И я вижу футболку.
Черную, с едва видным принтом.
«Роллинг Стоунз».
Я мысленно возвращаюсь в ту грязную комнату в «Двух соснах». Дэйн выглядел так хорошо, что я просто не могла не смотреть на него. А когда он заметил меня, я похвалила его футболку. Я слышу его громкий голос в своей памяти.