И я слышу его голос и сейчас, идущий от двери кабинета, где он стоит, руки по швам, а на лице угрюмое выражение.
— Я могу объяснить, — говорит он.
15 июля
Я проснулся на полу.
Где именно в доме, я не знал.
Когда я пришел в себя, то понял, что нахожусь где-то в Бейнберри Холл, с затекшими суставами и гудящей головой. И только когда я открыл глаза и увидел портрет Индиго Гарсон, смотрящей на меня сверху вниз, память сразу же вернулась.
Я в Комнате Индиго.
Отколупливаю краску.
Вижу змею в руках Индиго.
И чем дольше я смотрел на змею, тем больше нервничал. Мне хотелось верить, что поза Индиго со змеей была просто эксцентричностью викторианского стиля. Как посмертные маски и таксидермированные птицы на шляпах. Но чутье подсказывало мне, что за этим кроется нечто гораздо более зловещее.
Змея выражала истинную сущность Индиго.
Хищница.
Я предположил, что это Уильям Гарсон приказал ее закрасить. Попытка скрыть правду о своей дочери. Я подозревал, что он не смог решиться закрасить весь портрет. Художник — бедный, одурманенный Каллум Огюст — сделал слишком хорошую работу. Так кролик поглотил змею, иронический поворот, не встречающийся в природе.
Теперь змея снова была на виду. Вместе с этим пришло мрачное понимание того, что я во многом ошибался.
Это не Уильям Гарсон заставлял отцов убивать своих дочерей в Бейнберри Холл.
Это была Индиго.
Я понял это с ледяной ясностью. Точно так же, как змея в ее руках, она проскальзывала в умы мужчин, которые здесь жили, делая их одержимыми ее историей. Я не знаю, умерла ли она от собственной руки или от руки отца. В конце концов, это не имело значения. Индиго умерла, но ее дух оставался. Теперь она целыми днями искала мести за то, что сделал ее отец. Ей было все равно, что он тоже давно умер. В ее глазах каждый отец заслуживал наказания.