Ничего, кроме того, что лунный свет пробился сквозь оставшуюся листву и высветил слоистую, шершавую кору. Но потом пятнышки света начали ползать по стволу, и я уставился на них, ибо то были скорпионы. Кусок коры отпал, и… Но нет, это была не кора, а капюшон, который откинулся, открыв левый глаз Тамблти с закатившимся зрачком.

— Сто-кер, — произнес он так, что я слышал одновременно и слово, и его эхо. — Сто-кер.

Я слабел. Все пять моих чувств слились в одно. Я понял, что, стараясь не упасть, я еще крепче вцепился в то самое дерево, за которым он стоял. Расстояние между нами было так мало, что я чувствовал его речь на вкус, ощущал на языке вкус фиалок. И мальчик был прав: его голос действительно наводил на мысль о двух трущихся друг о друга камнях, ибо состоял из двух голосов.

— Сто-кер! — пропел один голос. — Я желаю взвешивания, — произнес другой. А затем два голоса слились воедино: Мы желаем взвешивания. Мы готовы.

Я увидел, как его лицо напряглось, кожа натянулась, шрам разошелся, выпустив наружу испачкавшую усы черную жидкость. Слюна, появившаяся на губах, тоже была черной. Лицо искривилось в ужасном подобии улыбки, когда он, нет, они произнесли снова:

— Мы желаем взвешивания. Мы готовы.

— Скажите… скажите, какова моя роль?

Послышался смех, но рот не шевельнулся, пока не зазвучали слова:

— Ты знаешь. Ты пробудил нас, свел воедино.

— Это какая-то ошибка! — воскликнул я.

Снова смех.

— Взвешивание! Мы желаем взвешивания!

— Но у вас… есть сердца?

— Мы желаем взвешивания. На весах Анубиса.

— Я… я сделаю это. При том условии, что…

Но договорить я не успел: их левая рука взметнулась к моему горлу. Теперь они выступили вперед, давая увидеть их лицо целиком и притягивая меня ближе — настолько близко, что я мог обонять их периодически повторяющееся «желаем взвешивания».