Она переходила улицу, когда стена дома в двух шагах от нее вдруг стала плеваться известкой по диагонали ударившей по ней пулеметной очереди.
Лика от неожиданности присела на корточки и выпустила руку своего сотрудника – редактора Пети Хромова, с которым прощалась до завтрашнего дня. Петина голова вдруг на глазах стала чернеть, как на перегретой кинопленке, раскололась на огромные, бесформенные куски и разлетелась по тротуару, швырнув на белоснежную известку стены липкие ошметки мозгов.
На мгновение Лика оцепенела от ужаса.
– Беги, дура! – крикнул кто-то на другой стороне улицы.
Она вскочила, но тут же споткнулась и упала на пузырящийся кровью асфальт. Пулемет уже не умолкал. Угреватой сыпью он чертил по стене проклятия, грыз тротуарный камень и опрокидывал урны.
Лика плохо соображала. Она бежала по переулкам, которые теперь ей казались незнакомыми и чужими, перепачканная в чужой крови, прижимая к груди ободранные ладони. «Чучело! – доносилось до нее откуда-то из другой жизни. – Что ты о себе возомнила? Кому ты нужна, грязнуля?»
Через каждые десять метров ее останавливал мучительный приступ рвоты. Горячий асфальт уплывал из-под ног, а перед глазами кривлялось и прыгало рваное небо. Где-то справа сотней ослепительных солнц плевались распахнутые окна домов.
– Беги, дура… Беги! – шептала Лика и снова останавливалась, сплевывая на тротуар липкую струйку желчной слюны.Лика от неожиданности присела на корточки и выпустила руку своего сотрудника – редактора Пети Хромова, с которым прощалась до завтрашнего дня. Петина голова вдруг на глазах стала чернеть, как на перегретой кинопленке, раскололась на огромные, бесформенные куски и разлетелась по тротуару, швырнув на белоснежную известку стены липкие ошметки мозгов.
На мгновение Лика оцепенела от ужаса.
– Беги, дура! – крикнул кто-то на другой стороне улицы.
Она вскочила, но тут же споткнулась и упала на пузырящийся кровью асфальт. Пулемет уже не умолкал. Угреватой сыпью он чертил по стене проклятия, грыз тротуарный камень и опрокидывал урны.
Лика плохо соображала. Она бежала по переулкам, которые теперь ей казались незнакомыми и чужими, перепачканная в чужой крови, прижимая к груди ободранные ладони. «Чучело! – доносилось до нее откуда-то из другой жизни. – Что ты о себе возомнила? Кому ты нужна, грязнуля?»
Через каждые десять метров ее останавливал мучительный приступ рвоты. Горячий асфальт уплывал из-под ног, а перед глазами кривлялось и прыгало рваное небо. Где-то справа сотней ослепительных солнц плевались распахнутые окна домов.