Они ехали два часа, почти ни о чем не разговаривая. По радио передавали в основном американскую музыку, прерывающуюся энергичными, непонятными, громкими звуками словацкой речи.
Дейзи указывала на многочисленные замки на скалистых уступах.
– Как они умудрялись строить прямо на скале?
– Использовали захваченных на войне рабов-турок, – ответила Бетси. – По крайней мере, так мне рассказывала мать об одном замке. Я тогда была еще маленькой.
Она закрыла глаза и сморщилась. Джон убрал одну руку с руля и погладил Бетси по щеке.
Она закусила губу и глубоко вдохнула.
– Сразу же после того как пленники укладывали последний камень, венгры бросали их в яму умирать.
Джон, дико изогнув кисть, выключил радио. Он не понимал ни слова, а мелодии были из девяностых и вызывали у него ностальгию.
И беспричинную грусть.
На ветровое стекло падали мокрые снежинки, похожие на большие гусиные перья. Джон вглядывался сквозь кружащийся снег. Бетси склонилась над ним и помассировала ему шею.
Он вздохнул, расслабляясь от ее прикосновения.
– Так вы, ребята, любовники? – спросила Дейзи.
Бетси уронила руку и обернулась с переднего сиденья.
– Нет. Мы старые друзья. Но это вообще-то не твое дело, Дейзи Харт.
Девушка фыркнула и откинулась на спинку своего сиденья.
– Ха! Вы такая вруша, Бетси. В вас обоих столько нежности…
– Дейзи, хватит, – сказал Джон, мертвой хваткой вцепившись в руль.