Из всех своих излюбленных положений он явно предпочитал следующее: обхватить одной рукой столб газового фонаря и мерно раскачиваться взад-вперед, время от времени, когда рядом никого нет, совершая вокруг него полный оборот. Другой его излюбленной позой была такая: встать прямо, уперев кулаки в бока, выгнув грудь колесом и широко расправив плечи, высоко вскинув голову и устремив вдаль неподвижный взгляд. Я не очень сомневался в своей способности сделать верное предположение относительно рода занятий этого человека, ибо, вдобавок ко всем прочим вспомогательным средствам, позволяющим прийти к правильному заключению, нижний этаж углового здания занимала аптека. Когда я спросил Артура, не врач ли означенный мужчина, он ответил: «Ну да, сэр, врач, хирург и акушер. Джордж Ф. Каслтон, член-корреспондент и доктор медицины. Ему следует прибрести лоток и фонарь и торговать «индийскими снадобьями» на городской рыночной площади. Этот малый пичкал меня ими, покуда у меня не разболелись зубы. Коли вам хочется помереть поскорее, вы знаете, к кому обратиться. О, он знает все на свете! Одной медицины для его ума недостаточно. Он руководит правительством и объявляет войны, когда считает нужным. Говорите, «ни минуты не стоит на месте»? Охотно вам верю. Но если бы вокруг вас вдруг зароились его идеи, вы перестали бы сокрушаться насчет его телесной подвижности. Знаете, сэр, этот человек в ходе выборной кампании меняет свои политические убеждения каждый день; никто еще не пошел за ним следом, и вдобавок ко всему он пророк. Просто не связывайтесь с ним, коли вы меня любите, прошу вас».

Все это Артур произнес тихим, наставительным тоном, не выказывая особых чувств даже при упоминании о зубах и делая ударение лишь на словах, выделенных курсивом. Совету «не связываться» с доктором я не собирался следовать. Мое любопытство было возбуждено, и я положил познакомиться с ним, коли представится случай. Он произвел на меня самое приятное впечатление, какое только возможно произвести на наблюдателя, находящегося на высоте третьего этажа. Он показался мне человеком странным и нервным, но по природе своей чуждым всякого зла. Один эпизод, подсмотренный мной из окна, позволил мне заглянуть в душу доктора. Однажды, когда он стоял возле своей коляски, к нему подбежал бедный оборванный негр, глубоко взволнованный и явно взывающий о помощи; и когда я увидел, как доктор затолкнул негра в коляску, запрыгнул следом сам, а затем погнал лошадей во весь опор, у меня не осталось сомнений, что сердце у него большое, как мир. Пару раз в течение долгих теплых июньских дней до меня сквозь раскрытые окна долетали обрывки произнесенных им фраз. Один или два раза я поймал на себе быстрый взгляд почти сверхъестественно ярких, живых глаз мужчины, когда подходил слишком близко к отворенному окну и смотрел с высоты на крыши низких зданий, и понял, что он заметил и запомнил меня, как я заметил я запомнил его. Я задавался вопросом, составил ли он мнение о моем общественном положении и, если да, пытался ли проверить, насколько оно соответствует истине, как я проверял через Артура. Однажды я услышал, как доктор говорил маленькому, трусоватому на вид человечку с воспаленными слезящимися глазами, явно слабому духом и телом: «Да, сэр, будь я Сэмом Тилденом, потоки крови на улицах поднялись бы до ваших стремян. – Никаких стремян у человечка не было. – Эта страна висит на волоске над пропастью, глубже преисподней. Ха-ха! Какая отвратительная пародия на свободу! Слушайте, Пиклс. – Маленький человечек не только слушал, но и дрожал всем телом, как мне представлялось. Время от времени он украдкой озирался по сторонам, словно опасаясь, что кто-нибудь еще услышит доктора и тогда начнется война. – Слушайте меня: «Униженный народ в ярости своей страшнее демонов ада». – Здесь доктор Каслтон метнул взгляд на собеседника, проверяя, оценил ли он столь прекрасную фразу и принял ли цитату за оригинальное высказывание. – Повторяю: «Униженный народ в ярости своей страшнее демонов ада». Народ – слышите, Пиклс? Народ, а не женщина. Только одно может спасти эту прогнившую Республику: дайте нам больше бумажных денег, горы банкнот. Пусть правительство арендует на месяц или возьмет в наем на год все до единого печатные станки в стране; пусть машины приятно гудят, каскадами извергая на пол листы с отпечатанными на них казначейскими билетами, которые затем разрезаются, укладываются в пачки и рассылаются всем нуждающимся в них гражданам без передаточной надписи – без передаточной надписи, Пиклс, и под два процента! Когда-нибудь изучали логику, Пиклс? Нет! Впрочем, неважно; моего ума хватит на нас двоих. Если американский гражданин честен – а я полагаю, он честен, – сей план сотворит чудеса. Если же он бесчестен – не дай Бог! – тогда пусть страна рушится в пропасть, и чем скорее, тем лучше. Мне жаль идиотов, которые не в состоянии понять этого. Люди – а разве для государства интересы людей не превыше всего? – пойдут за мной, Пиклс: люди получат много денег, торговые предприятия разбогатеют, фабрики и заводы разбогатеют, и коммерческая жизнь в стране закипит». Здесь доктор отвлекся на какую-то постороннюю мысль и, не извинившись перед собеседником, запрыгнул в стоявшую рядом коляску, и быстро уехал прочь; а тщедушный человечек, после минутного колебания, шаркающей походкой двинулся дальше по улице. Позже я узнал, что подобные речи доктор Каслтон сочиняет с такой же легкостью, с какой писатель сочиняет свои истории. Порой он отстаивал убеждения, прямо противоположные взглядам своих слушателей, но обычно старался угодить последним, зачастую выдавая их интересы, мысли и желания за свои собственные. В описанном выше случае доктор, вероятно, на самом деле выражал не подлинное свое мнение, хотя на мгновение, по всей видимости, искренне поверил, что является бескомпромиссным членом одной из мелких политических партий, выступающих за увеличение выпуска в обращение бумажных денег в стране: маленький человечек был беден, и доктор Каслтон просто нарисовал перед ним картину счастливого будущего – по крайней мере, у меня сложилось такое впечатление. Сия странная наклонность доктора Каслтона порой приводила к удивительным и неожиданным результатам и, по меньшей мере, один раз повлекла за собой открытие большой важности, как мы вскоре увидим.