– А, Кори Маккенсон, – проговорила она вялым голосом. – Что привело тебя ко мне?

– Я могу войти к вам на минутку?

– Я в доме одна.

– Гм… Я только на минуточку.

– Я одна, – повторила мисс Гласс Голубая, и я заметил, как на ее глаза за стеклами очков навернулись слезы.

Она вошла в дом, оставив дверь открытой. Я прошел вслед за мисс Голубой в жилище, по-прежнему являвшее собою музей изящных и легко бьющихся вещиц, каким я увидел его во время первого урока Бена. И тем не менее… чего-то не хватало.

– Я одна, – в очередной раз сказала мисс Гласс Голубая. И, рухнув на хлипкий диван, разрыдалась.

Чтобы не напустить в комнату холод, я притворил за собой дверь и вошел в гостиную.

– А где мисс Зел… я хотел сказать, ваша сестра мисс Гласс?

– Нет больше мисс Гласс, – ответила мисс Голубая с гримасой боли на лице.

– Ее нет дома? – не понял я.

– Нет. Она сейчас… только небесам известно, где она сейчас.

Мисс Голубая сняла очки, чтобы промокнуть слезы голубым кружевным платочком. Приглядевшись, я обнаружил, что без очков и с несколько менее высокой прической мисс Голубая выглядит совсем не такой… устрашающей – пожалуй, это слово наиболее подходило к ситуации.

– Что случилось? – спросил я с тревогой.

– Что случилось? – повторила она. – А то, что мое сердце вырвано у меня из груди, разбито и безжалостно растоптано. Вот так!

По ее лицу заструились новые слезы.

– О господи, – почти прошептала она, – я не могу об этом даже думать!

– Вас кто-то обидел?

– Обидел?! Да меня просто предали! – воскликнула мисс Голубая. – И кто это сделал? Моя плоть и кровь!

Она взяла со столика листок светло-зеленой бумаги и протянула его мне: