Он так долго молчит, что я решаю, что он уже уснул. Но затем слышу, как он ворочается надо мной, как втягивает в себя воздух.
– Ты помнишь день, когда мы познакомились? – спрашивает он.
Этот вопрос так неожидан, что я замираю.
– Да, – тихо отвечаю я. Это было в день Праздника Урожая вскоре после того, как Брэм приехал в Мидвуд. Я увидела его, когда он сидел под тенистым дубом, плетя гирлянду из вьюнков, – и я тогда села рядом и сказала, как меня зовут. Поначалу он стеснялся, но я не отставала и в конце концов разговорила его. В конце нашей беседы он сделал из своих вьюнков венок и возложил его мне на голову.
Я не вспоминала тот день много лет.
– Когда я переехал в Мидвуд, я был так разбит, – говорит Брэм, – но, поговорив с тобой, почувствовал, что у меня все-таки есть шанс обрести там счастье. Что меня все же смогут полюбить. И несколько лет все шло хорошо. Пока…
Я перестаю дышать. У меня возникает чувство, будто мое сердце сделано из стекла. Будто оно прозрачное. Хрупкое. Я ожидаю, что сейчас он закончит фразу.
Но он не говорит этих слов. А только вздыхает.
– Мне жаль, что все произошло так, а не иначе.
– Мне тоже. – Мой голос дрожит, я хочу добавить что-то еще, чтобы перекинуть мост через разделяющую нас пропасть, но не знаю, как это сделать. Когда-то у нас с Брэмом был один и тот же путь. Пока я не разрушила все.
Пока не позволила моей свободе обобрать мою судьбу.
* * *
Проходят дни, и я понимаю, почему такие суда, как «Сокол», называют быстрокрылыми – они идут так быстро, что кажется, будто они не плывут, а летят. Мы несемся мимо городов и деревень, до которых нам бы оставалось плыть еще неделю или дольше, если бы мы сели на какой-то другой корабль.
Я стою на палубе, не сводя глаз с фиолетовых облаков на северном краю неба. Вдалеке сияют звезды.
Ко мне подходит Брэм. Кладет руку на полированное дерево бортовых перил. Вокруг так темно, что я вижу его всего лишь как неясную тень.
– Мы приближаемся к дому, – произносит он. – Ты готова?
– Вряд ли я когда-нибудь буду готова, – отвечаю я.