Мои силы были на исходе. Тыльной стороной ладони я отер струйку крови, бегущую изо рта, и посмотрел на покрытый пятнами рукав. Мне хотелось одного — упасть.

Сержант взял через платок лежавший на ковре пистолет Броняка. В том месте, где оксидированный ствол сходился с рукояткой, был заметен след от пули.

— Ты стреляешь так же, как и до войны, — с удовлетворением отметил Клос и украдкой взглянул на все увеличивающееся темное пятно на моем пиджаке.

Я спрятал свой пистолет и оперся о спинку кресла.

— Мое счастье, что Броняк не знал… что я не имею права в него стрелять… — мой язык ворочался с трудом.

Моника сидела в кресле. Она спрятала лицо в ладонях и всхлипывала.

— Господи, что я наделала… — простонала она.

— Когда-то я потерял его след, Франек, — продолжал я, — и теперь должен был задержать его живым. А ты… Зачем ты пришел? Ты должен был ждать. Что случилось… Почему ты пришел?

Сержант даже не взглянул на меня. Он присел на корточки перед лежащим Броняком, надел на него наручники и только тогда спросил:

— Продырявил он тебя, да?

— Ерунда, — пробормотал я. — Перед тем, как сяду в поезд, хирург вытащит пулю… Что случилось, зачем ты сюда пришел?

Клос приподнял обмякшего Броняка и прислонил его спиной к кровати. Он все еще не смотрел мне в глаза. Склонившись над задержанным, произнес:

— В управлении получена срочная телефонограмма из Варшавы.

— Чего они хотят?

— Тебя отстраняют от следствия. Майор подписал приказ.

Я улыбнулся, или мне только так показалось, что улыбнулся.

— На этот раз майор опоздал. Нам исключительно повезло. Исключительно. — Я не мог больше стоять, хотя твердо решил продержаться до конца и не показывать слабости. Очнулся я уже сидя в кресле.

Как в тумане, слышал голос сержанта — он, кажется, разговаривал по телефону, хотя я и не видел, когда он подошел к аппарату.

— Приезжайте с людьми в «Континенталь», номер триста десять. Лучше со двора, а не с главного входа…

Закончился поединок без секундантов, неравный поединок, в котором каждая пуля в пистолете Броняка была отмечена смертью, тогда как ни одна из моих не должна была причинить ему вреда.