— Но почему вам был необходим реальный убийца? Разве не было бы гораздо безопаснее, если бы кто-то сыграл его роль?

Шериф помотал головой.

— Ты бы сразу все понял. Так мы не добились бы поставленной цели. Невозможно притвориться таким человеком, как Акерман. Мы планировали арестовать тебя, когда ты окажешься на месте преступления, а затем поместить вас вместе в одну камеру. Ты должен был увидеть лицо истинного зла. Должен был заглянуть в темноту его души и понять, на кого мы ведем охоту. Типы вроде Акермана не поддаются реабилитации или уговорам. Он — животное. Может, это и не его вина, и я в какой-то степени ему сочувствую, но в конечном итоге он убийца и продолжит убивать ни в чем не повинных людей, пока кто-то его не остановит. Позволить ему разгуливать на свободе или даже посадить в тюрьму — это все равно что… запустить большую белую акулу в бассейн с детьми.

— Но Акерман спас нас. Мне показалось, он действительно раскаялся. Когда мы находились в бывшей школе в Ашертоне, он спросил меня о прощении. Если под конец жизни он действительно раскаялся, то убить его значило бы лишить его этой возможности и обречь его душу на гибель. У нас нет такого права.

— И сколько еще людей должны умереть, прежде чем он обретет свой путь? Ты подумал об их душах? У него есть такое право?

— Его можно схватить и запереть в тюремной камере, где он уже никому не причинит вреда. Тогда у него будет весь остаток жизни, чтобы подумать обо всем, что он сделал.

— У меня был друг, работавший в тюрьме особо строгого режима. Он рассказал мне об одном таком маньяке, убившем несколько человек. Как-то на завтрак там давали яйца, и ему не понравилось, что они всмятку. Охранник, естественно, спросил его, кто он такой, велел сесть на место и заткнуться. Заключенный отставил поднос и ударил охранника по горлу. Тот умер почти мгновенно, и все из-за каких-то яиц. А убийце было все равно. Его уже приговорили к нескольким пожизненным срокам. И деньги налогоплательщиков шли на еду, одежду и крышу над головой этому монстру. — Шериф откинулся на спинку стула и соединил кончики пальцев. — Я понимаю, к чему ты клонишь, сынок, но у нас здесь простая математика. Мы убиваем одного убийцу, чтобы спасти жизни множества его потенциальных жертв. Этот способ не совершенен, но только так можно действительно защитить невинных людей.

Маркус вздохнул.

— И все же, зачем вам понадобилось устраивать это представление? Почему было не поговорить со мной, как мы разговариваем сейчас?

— Это не было представлением, сынок. Можешь считать это экзаменом, хотя, если честно, я сразу понял, что ты — тот человек, которого я искал. Все это делалось ради того, чтобы ты сам осознал это. Прежде мы пытались делать так, как ты говоришь, но ничего не вышло. Те, кого мы вербовали, не были готовы к встрече с демонами — ни внешними, ни внутренними. Они начинали сомневаться. Гибли люди. И никакие разговоры не смогли бы их подготовить. И тогда мы разработали этот метод. Мы бросили тебя в ситуацию, которая потребовала от тебя мобилизации всех способностей, стала проверкой твоего предназначения. Вот почему я выбрал сценарий с политическим убийством. Я решил поставить тебя в условия, когда речь шла о жизни еще одного облеченного властью человека, который тоже был потенциальным убийцей. Я счел, что такое совпадение заставит тебя вспомнить эмоции, связанные с убийством Мавроса, воссоздаст их в твоем сознании. Мы разработали сложный план, предусматривающий, что ты попытаешься остановить меня в Сан-Антонио. Но Акерман сбежал, снова стали погибать люди, и я велел Эндрю сократить наш сценарий. Мы собирались посвятить тебя во все после финального акта, чтобы вместе отправиться за Акерманом, но ты сумел сбежать от той могилы и стал охотиться на него самостоятельно. Это, как мне показалось, доказывало твою готовность, вот только тебе по-прежнему нужно примириться с тем, кто ты есть. Прежде чем ты сможешь двигаться дальше и узнаешь, что ждет впереди, ты должен примириться с дорогой, которую уже прошел.