Светлый фон
липой
Однако все
...Лангера на аэродроме в Женеве не было; в бюро информации на имя «доктора Брэдиса» (так было оговорено) никто не оставлял никакого сообщения.
Роумэн заказал Мадрид; полковника Эронимо не было ни на работе, ни дома: «Колонель уехал в командировку». Так было и в тот день, когда появился Гаузнер; что же могло произойти за это время, черт?!
Роумэн отошел к киоску, купил американские газеты, не для того, чтобы читать, а скорее чтобы сосредоточиться и принять какое-то решение. Страницы пролистывал машинально, не очень-то обращая внимание на заголовки; споткнулся — совершенно неожиданно — на самых броских: «Немецкий композитор из Голливуда на службе ГПУ и Коминтерна!»; «Ганса Эйслера защищает Элеонора Рузвельт!»; «Первая леди под подозрением в симпатиях к красным!»; «Москва задействовала всю свою агентуру на Западе!»; «Чарли Чаплин, Матисс, Пикассо и Кокто обратились в Белый дом!»; «Негодование Альберта Эйнштейна!»; «Ничто не спасет русского шпиона от кары!»
Сначала Роумэн не поверил глазам; ведь Макайр сказал, что с этим безумием все кончено, Америка убедилась в шаманстве Рут Фишер58, катившей черт знает что на братьев: «Не может быть, бред какой-то!»
Он отошел к стойке бара, попросил кофе, принялся читать сообщение о предварительном допросе Ганса Эйслера, композитора, которого по праву называли одним из самых великих музыкантов века.
«Эйслер. — Господин председатель, могу ли я просить у вас разрешения сделать заявление перед началом собеседования? Председатель. — Дайте мне ваше заявление. (Читает его.) Нет. Я не разрешаю вам выступить с этим заявлением... Эйслер. — Вы не хотите позволить мне выступить с заявлением после всего того, что мне довелось пережить начиная с прошлого года?! Председатель. — Следователь, задавайте свои вопросы. Следователь. — Я хочу зачитать выдержки из газеты «Дейли уоркер» от пятнадцатого января тридцать пятого года... Цитирую: «Выдающийся революционный композитор Ганс Эйслер прибывает двадцать седьмого января... С тех пор, как в Германии к власти пришел Гитлер, Ганс Эйслер проживает в Париже и Лондоне; всему миру известны произведения этого блистательного музыканта; нельзя не восторгаться его высокоталантливыми операми, песнями и фильмами, такими, как — немецкое название я произношу по буквам — кэй-ю-эйтч-эл-и даблью-эй-эм-пи-и...» Что это значит, Эйслер? Эйслер. — Это опера и фильм, сделанные мною в Берлине в тридцать втором году. Называется «Куле Вампе». Следователь. — Продолжаю цитату: «эм-эй-эс-эс-эн-эй-эйтч-эм-и...» Что это такое? Эйслер. — Это мое произведение «Масснаме»... По-немецки это звучит как «мероприятие», «целесообразность»... Следователь. — Продолжаю цитату: «Рот фронт»... Это все вы сочинили, Эйслер? Эйслер. — Да. Следователь. — В статье говорится, что вы один из выдающихся композиторов современности, вас называют борцом-коммунистом против гитлеровской тирании, утверждают, что вы не только великий музыкант, но и товарищ, стоящий в первой линии борьбы. Вы подтверждаете, что это написано про вас? Эйслер. — Про меня так много писали, что я не могу помнить каждую статью... Следователь. — Я просмотрел нью-йоркские газеты этого же периода, о вас нигде не писали как о великом композиторе, кроме как в газете американских коммунистов. Эйслер. — Вы плохо смотрели, я могу показать вам сотни статей обо мне, они где-то валяются в моих архивах. Следователь. — Подойдите ко мне и посмотрите фото в газете «Дейли уоркер». Это ваша фотография? Эйслер. — Совершенно верно, моя. Следователь. — Что за жест вы делаете на фото? Эйслер. — Это салют немецких ра... Следователь (перебивает). — Вы подтверждаете, что на фото изображены именно вы и именно вы держите правую руку над головой, причем пальцы сжаты в кулак? Эйслер. — Подтверждаю, посколь... Следователь (перебивает). — Вы не отвергаете, что вы держали руку в коммунистическом салюте? Эйслер. — Да, подтвер... Следователь (перебивает). — Продемонстрируйте комиссии этот жест! Эйслер демонстрирует коммунистический салют, подняв правую руку, сжатую в кулак. Председатель. — Вы не хотите опровергнуть подлинность фотографии? Эйслер. — Нет. Это салют не только коммунистов, но всех антифашистов. Это не партийное приветствие, а салют антифашистов всего мира. Следователь. — Вы писали музыку к фильмам режиссера Йориса Ивенса, работавшего с Хемингуэем в Испании? Эйслер. — Да. Следователь. — Им мы еще займемся, этим Ивенсом... В статье про вас написано, что вы заявили: «В единстве голосов и действий — надежда на будущее мира». Вы говорили эти слова корреспонденту? Эйслер. — Журналист вправе писать, что он хочет. Я могу отвечать только за себя... Следователь. — Это вы написали оперу «Мать»? Эйслер. — Да. Опера «Мать» написана по мотивам повести Горького. Следователь. — В одной из арий этой оперы есть слова: «Учи азбуку, не бойся, ты только начни, рабочий, и ты возьмешь власть, ты победишь!» Вы писали музыку и к этим словам?! Эйслер. — Не мог же я писать музыку к одним словам повести и не писать ее к другим?! Председатель. — Вы имеете в виду, что сейчас надо быть готовым к тому, чтобы «взять власть и победить»?! Эйслер. — Я не понимаю вопроса... Председатель. — Где вы писали эту оперу? Эйслер. — В Берлине, в двадцать девятом, мне кажется... Председатель. — Значит, ваша опера обращена к немецким рабочим? Эйслер. — Не только... Это же опера, произведение искусства. Председатель. — Но это «произведение искусства» показывали в Соединенных Штатах? Следователь. — Да. Председатель. — Значит, эти слова из вашей оперы обращены не только к немцам, но и к итальянцам, французам, американцам? Эйслер. — Повторяю, опера написана по мотивам повести великого Максима Горького... Слова песни соотнесены с ситуацией, которая существовала в России в девятьсот пятом году... Председатель. — Могли бы вы написать подобную оперу в Соединенных Штатах с призывом «захватить власть и победить» здесь, в этой стране? Эйслер. — Нет. Председатель. — Вы изменили своей позиции? Эйслер. — Нет. Просто здесь я гость, путешественник... Ваше рабочее движение будет само решать свои дела... Следователь. — Вы когда-нибудь посылали приветствия в Советский Союз? Эйслер. — Конечно. Следователь. — Вы ненавидите Сталина? Эйслер. — Простите, я не понял вопроса? Следователь. — Вы ненавидите Сталина? Мы слышали, что вы говорили офицерам иммиграционной службы, что вы ненавидите Сталина. Эйслер. — Я был бы идиотом, если бы говорил им это. Я считаю Сталина весьма серьезным персонажем современной истории. Следователь. — В советской энциклопедии, изданной в тридцать третьем году в Москве, дано ваше фото и заметка: «Эйслер, композитор, коммунист, глава пролетарского направления в германской музыке...» Вы член коммунистической партии, мистер Эйслер? Эйслер. — В России коммунистом называют каждого, кто так же активен в своем творчестве, как я. Я не имею права — особенно после тех пятнадцати лет, когда германские коммунисты сражались в подполье против Гитлера, — считать себя членом партии, потому что все они были героями, настоящими героями... Да и в любой стране, где коммунисты работают в подполье, — они герои. А я не герой. Я просто композитор... Следователь. — Как зовут вашу сестру, мистер Эйслер? Эйслер. — Ее зовут Рут Фишер. Следователь. — Вы получили от нее письмо, датированное двадцать четвертым апреля сорок четвертого года? Эйслер. — Что за письмо? Следователь. — В этом письме миссис Фишер обвиняет вас в том, что вы являетесь агентом ГПУ. Она пишет следующее: «Если местное отделение ГПУ попытается устроить мне «естественную» смерть, то это у вас не получится, — ни у тебя, ни у Герхарда Эйслера, являющегося шефом германского отдела ГПУ в Соединенных Штатах. Это так легко вам не сойдет с рук. Вы всегда играли терроризмом и всегда боялись нести ответственность за это. Я сделала следующие приготовления на случай ваших террористических актов: во-первых, три врача провели тщательное медицинское обследование и засвидетельствовали, что я абсолютна здорова, так что нет никаких оснований для моей естественной смерти. При этом я нахожусь под постоянным врачебным надзором и тщательно слежу за своим состоянием. Доктора проинформированы обо всем, и в случае какого бы то ни было ухудшения моего здоровья они незамедлительно примут соответствующие шаги. Во-вторых, престижные журналисты и политики получили копию этого письма, так же как и ряд немецких иммигрантов...» Мистер Эйслер, вы подтверждаете получение этого письма? Эйслер. — Письмо совершенно сумасшедшее... Председатель. — Вы получили это письмо? Эйслер. — Я неоднократно читал подобные послания... Следователь. — Зачитываю цитату из журнала «Советский Союз сегодня», май тридцать шестого года, страница тридцать три: «В день Первомая трудящиеся всего мира наравне с «Интернационалом» и «Вставай, проклятьем заклейменный» поют песни Эйслера и Брехта». Конец цитаты. Вы ни разу не называли человека, который писал слова для таких ваших песен, как «Вперед, мы не забыли», «Общий фронт», а ведь в этом журнале говорится, что для вас писал Бертольд Брехт? Да или нет?! Почему вы молчите?! Господин председатель, у меня больше нет вопросов к Эйслеру, я требую его отправки в Голливуд для новых допросов на месте. Член комиссии. — Мистер Эйслер, вы написали «Балладу о параграфе 218»? Эйслер. — Да. Член комиссии. — Вы помните слова? Эйслер. — Конечно. Член комиссии. — Вы написали «Балладу о ниггере Джиме»? Эйслер. — Да. Член комиссии. — Вы помните слова? Эйслер. — Да. Член комиссии. — Вы читали слова этой баллады перед тем, как написать музыку? Эйслер. — Да. Член комиссии. — Вы написали «Песню о черством хлебе»? Эйслер. — Да. Член комиссии. — Вы читали слова перед тем, как писать музыку? Эйслер. — Конечно. Член комиссии. — Господин председатель, я считаю, что все члены комиссии должны тщательно проанализировать песни, которые я упомянул, и в авторстве которых Эйслер сознался. Тексты этих песен нельзя посылать по почте Соединенных Штатов. Это нечто такое, что выходит за рамки политики, это должно быть отправлено на заключение медикам! «Безумное безобразие» — бедные и слабые слова, чтобы определить эту мазню на нотной бумаге! Такое «искусство» не имеет права на то, чтобы существовать в цивилизованном обществе! Эйслер. — Слова этих песен признаны великой поэзией. Член комиссии. — Чем, чем они признаны?! Эйслер. — Великой поэзией. Член комиссии. — Мы в Америке иначе понимаем великую поэзию! Ясно вам?! Помимо всего прочего, в словах ваших песен есть высказывание против закона об абортах. Да или нет?! Эйслер. — Да. Член комиссии. — Песня смеет выступать против закона об абортах?! Эйслер. — Да. Член комиссии. — Значит, с вашей, коммунистической, точки зрения, вы вправе высказываться против закона об абортах?! Председатель. — Мы еще вернемся к вопросу о высказываниях против закона об абортах. Член комиссии. — Мистер Эйслер, вы где-то позволили себе заметить, что наша комиссия мучает и травит вас... Эйслер. — Да. Член комиссии. — Наша комиссия по расследованию антиамериканской деятельности создана в рамках закона и действует в рамках закона. Чем же мы травим вас и мучаем? Эйслер. — Если вы допрашиваете меня без перерыва в течение двенадцати месяцев, собираете против меня факты, которые не имеют ничего общего с правдой, если вы начали фантастическую кампанию в прессе против меня, да и вообще против художников и артистов, вы просто-напросто хотите уничтожить всех нас, особенно тех, кто не скрывает и никогда не скрывал своей антифашистской, красной идеологии... Член комиссии. — Мистер Эйслер, это вы написали музыкальную поэму «Об убийстве»? Эйслер. — Да, это я написал. Член комиссии. — Господин председатель, я хочу привести девять строк из этой — с позволения сказать — поэзии... Эйслер. — Я не убежден, что вы достаточно компетентны в вопросах поэзии. Председатель. — Все члены этой комиссии компетентны в поэзии! Член комиссии. — Цитирую: «Нет ничего ужаснее, чем пролитая кровь, страшно и горько учиться убивать, мучительно видеть молодых людей, погибших раньше времени на полях битв, но мы должны научиться этому, — для того лишь, чтобы кровь никогда не проливалась более!» Эйслер. — Вы довольно точно перевели слова. Это антифашистская песня написана мной... И когда Гейдрих был убит чехами на улицах Праги, когда партизаны пролили его кровь, я был согласен с ними... Пойдите в Голливуд... В каждом газетном киоске вы купите журналы с описанием ужасных гангстерских зверств, вы купите их свободно, и мне очень не нравится это, с позволения сказать, искусство... А моя поэма — это призыв к борьбе против кровавых гангстеров. Член комиссии. — Господин председатель, американские парни погибали, сражаясь против Гитлера, но мне не нравится, когда кое-кто приехал в эту страну из Европы и призывает народ к революции в Соединенных Штатах! Председатель. — Мистер Эйслер, вам необходимо находиться здесь, пока мы не освободим вас. Эйслер. — Где я должен находиться? Следователь. — В Соединенных Штатах. В Вашингтоне. В этой комнате».