– Расскажешь когда-нибудь, что случилось с твоими родителями?

Я тут же жалею о своем вопросе, потому что свет его в глазах тускнеет, взгляд устремляется на лес перед лобовым стеклом. Мы на точке сбора, куда он часто отвозит меня, когда хочет выбраться из дома до наступления бури, чтобы поработать на своем ноутбуке. Теперь я считаю это место нашим, хотя формально оно принадлежит Тайлеру. Он купил его перед уходом на службу.

– Они погибли от несчастного случая.

– Сколько тебе было?

– Шесть.

– Мне так жаль.

Зажав губами косяк, он наклоняет голову и поджигает его, а отвечает на выдохе.

– Да, мне тоже. – Уже знакомый запах обволакивает меня успокаивающим облаком.

– Я очень мало помню, только редкие образы маминой улыбки. Как она обрабатывала мне коленку после падения с велика, цвет ее волос, похожий на мой. Как она заливисто смеялась. Всякие мелочи, которые я тщательно берегу в воспоминаниях. Но сильнее всего помню музыку, которую она слушала, потому что она постоянно ее ставила. – Дом глотает подступивший к горлу комок, его признание застает меня врасплох.

– Ее мы и слушаем? Это ее предпочтения?

Он кивает.

– В основном, да. – Дом поворачивается ко мне, его глаза блестят редкой ранимостью. – Когда я слушаю эту музыку, то чувствую, будто знаком с ней. Чем старше становлюсь, тем лучше понимаю тексты и понимаю ее. Ты знаешь, о чем я?

Сердце тает от его признания, и я киваю, умирая от желания обнять его, но сейчас неподходящее время.

– А твой отец?

Он морщится.

– То же самое. Редкие кадры. – Он фыркает. – У него были рыжие волосы.

– Да ладно!

– Да, его отец был шотландцем, вот откуда пошло мое прозвище, а его мать – француженка, так что он наполовину шотландец, наполовину олух родом из Франции.

– Ты наверняка на него не похож.

– Нет.