Его план увенчался полным успехом: когда мы с крупными силами полиции прибыли в клинику, куда его доставили якобы с сердечным приступом, он загадочным образом исчез из приемного покоя. Двое полицейских, сопровождавших его в машине, рассеянно болтали в коридоре и не имели ни малейшего понятия, куда он делся.

Налетчика так и не опознали и не нашли. Я убила невинного человека. Совершила худшее, что может случиться с офицером спецподразделения, – убила заложника.

Все уверяли меня, что я ни в чем не ошиблась, что они бы действовали точно так же. Но все равно эта сцена раз за разом прокручивалась у меня в голове.

– Он не мог говорить, – твердил мне шеф, – не мог сделать ни единого жеста так, чтобы не угрожать оружием. Он ничего не мог. Он был обречен.

– По-моему, когда он дернулся, он собирался лечь на землю, показывая, что сдается. Если б я выждала еще секунду, он бы успел. И был бы сейчас жив.

– Анна, если бы перед тобой был настоящий налетчик, то за эту секунду ты бы точно получила пулю в голову.

Больше всего меня задевало, что Марк никак не мог ни понять, ни посочувствовать. Не зная, как одолеть мою тоску, он только и делал, что вспоминал тот вечер и твердил:

– Господи, Анна, если бы ты тогда не поехала… У тебя же был выходной! Нечего было отвечать на этот звонок! Но тебе же вечно больше всех надо…

По-моему, он не мог себе простить, что не сумел тогда меня удержать. Он видел, что я расстроена и подавлена, и злился. Меня отправили в отпуск, но я не знала, чем себя занять. Сидела дома, погрузившись в свои черные мысли. У меня ни на что не было сил. Марк пытался меня отвлечь, предлагал пойти гулять, или побегать, или отправиться в музей. Но ему не удавалось подавить снедавший его гнев. Когда мы пили капучино в кафетерии музея Метрополитен, я сказала:

– Каждый раз, когда я закрываю глаза, передо мной встает этот человек с двумя револьверами. Я не вижу, что руки у него замотаны скотчем, вижу только его глаза. И в них страх. Но он не подчиняется. Перед ним девочка с завязанными глазами…

– Анна, давай не здесь, мы все-таки пришли отвлечься. Как ты переключишься, если только про это и говоришь?

– Блин, Марк! – закричала я. – Я в этом живу!

Я не только повысила голос, но и в придачу резко дернулась, опрокинув чашку. За соседними столиками все смотрели на нас. Я устала.

– Сейчас схожу принесу тебе еще, – примирительно сказал Марк.

– Да нет, не стоит… По-моему, мне надо пройтись. Немножко побыть одной. Пойду в парк, увидимся дома.

Задним числом я понимаю: главная проблема Марка была в том, что он не хотел об этом говорить. Но мне не нужно было его мнение, его одобрение; мне просто хотелось, чтобы кто-нибудь меня выслушал, а он пытался делать вид, что ничего не случилось – или что все забыто.