– Ай-ай-ай, Полли! Нельзя брать чужое!

И знаете, любопытный факт: меня в ее голосе что-то насторожило. Не тембр, низкий и спокойный, не слова – в них не было ничего примечательного. Возникло почти неосязаемое, утробное чувство. Голос одновременно глубоко успокаивал и глубоко тревожил. То же самое у меня с церковными колоколами. Совсем путано говорю, да?

Многие годы я считала нашу с ней встречу ярким примером того, как не нужно доверять первому впечатлению, какое оно бывает обманчивое. Потому что в начале всего этого я ощутила к ней необъяснимую, но отчетливую неприязнь, словно меня потянули сзади за крылья. Верховный кукловод о чем-то предостерегал.

Мы перебросились вежливыми фразами и сели на скамейку, а трое девчонок, немедленно сдружившись и с завидной детской легкостью позабыв свои горести, отправились искать улиток.

– Живете рядом? – поинтересовалась я.

– Да, за бассейном. – Она неопределенно повела подбородком. – Только что переехали.

– О! А на какую улицу?

– Бакстон-роуд.

– Правда? Где именно?

Выяснилось, что мы соседи. Она жила буквально за углом. Собственно, я видела ее дом из задних окон. Стало очевидно, что наши жизни будут связаны, и беседа потекла в новом русле. Почему мы, женщины, так стремимся завязать близкую дружбу? Двое мужчин на нашем месте вообще не стали бы разговаривать.

Я открыла контейнер с остатками дочкиного завтрака и ковыряла раскисшую клубнику, а разговор плавно перешел с нашего района и отпрысков на нас самих.

– Чем занимаетесь? – спросила она.

– Пишу.

– Я тоже пишу! – отозвалась она без паузы или дальнейших расспросов.

Манера ответа, его поспешность, показалась сопернической – меня снова потянули за крылья.

– А что пишете? – спросила я, предлагая ей мягкую клубничину, от которой она отказалась.

– Стихи…

Я пригляделась внимательнее. Занятно – в сочинении стихов, как правило, не признаются.

– …Когда находит вдохновение, – добавила она.