Всю следующую неделю Шведскую биржу лихорадило – к делу подключилась финансовая полиция, подтянулись прокуроры, и развернулась паническая деятельность по продаже акций. Через два дня после разоблачений в прессе дело Веннерстрёма вышло на правительственный уровень, и в связи с этим министр экономики вынужден был разразиться своими комментариями.

Впрочем, этот бум не означал, что массмедиа безоговорочно восприняли разоблачения «Миллениума» – уж слишком серьезный выпад на сей раз позволил себе журнал. Но в отличие от первого дела Веннерстрёма, на сей раз «Миллениум» смог представить убедительные доказательства: и электронную почту самого Веннерстрёма, и копии файлов из его компьютера, включая балансовые отчеты по тайным банковским счетам на Каймановых островах и в двух дюжинах других стран, секретные соглашения и еще массу всякой всячины. Хранить все это на своем жестком диске было такой несусветной глупостью, что более предусмотрительный преступник никогда в жизни не рискнул бы это сделать. Вскоре всем стало ясно, что если материалы «Миллениума» дойдут до апелляционного суда – а все сходились на том, что дело рано или поздно должно там оказаться, – то в финансовом мире Шведского королевства лопнет самый масштабный мыльный пузырь со времен краха Крёгера в 1932 году. На фоне дела Веннерстрёма совершенно потерялись скандальное банкротство «Готабанкен» и аферы инвестиционной компании «Трустор»[110]. Концерн Веннерстрёма продемонстрировал мошенничество таких масштабов, что никто даже не решился бы подсчитать, сколько отдельных нарушений закона было зафиксировано.

Впервые в шведской экономической журналистике употреблялись такие слова и выражения, как «систематическая преступная деятельность, мафия и диктат гангстеров». Веннерстрём и его ближайшие сподвижники – юные биржевые маклеры, акционеры и одевающиеся в брендовые костюмы от Армани адвокаты – описывались как самые тривиальные бандиты или наркодельцы.

В первые дни этого медиацунами Микаэль Блумквист держался в тени. Он не отвечал на письма и не откликался на телефонные звонки. Все редакционные комментарии давала Эрика Бергер, которая мурлыкала, как кошка, когда ее интервьюировали центральные шведские средства массовой информации и солидные региональные издания, а также возрастающее с каждым днем количество зарубежных. Всякий раз, отвечая на вопрос о том, как «Миллениуму» удалось завладеть всей этой, в высшей степени личной документацией, предназначенной сугубо для внутреннего пользования, она с загадочной улыбкой, выполнявшей роль дымовой завесы, отвечала: «Мы, разумеется, не намерены раскрывать свои источники».