— Неправда, Григорий Иванович, и вы сами это знаете, — сказал он. — Ведь вы нас практически ни о чем не спросили, когда ехали сюда. Значит, понимаете, в чем приблизительно наша проблема. А раз так, значит, понимаете, чем конкретно вы можете нам помочь.

— Звучит витиевато, — покрутил я головой. — Нельзя ли поконкретней?

— Можно, — кивнул он. И достал из папки знакомый мне конверт. — Откуда это у вас?

— Мы не раскрываем своих осведомителей, — сказал я ему и подивился тому, как нелепо звучит эта фраза в настоящем контексте.

Он, видимо, тоже это почувствовал, потому что усмехнулся:

— Это не тот случай, — сказал он мне. — Иногда даже их раскрываем, если этого требует государственная необходимость. Но дело не в этом, Лапшин. Вы же понимаете, что мы прекрасно знаем, о ком идет речь. Нам просто нужен этот человек. И все.

Мозг мой лихорадочно работал. Да, они его безусловно вычислили, но что-то тут не сходится. Они не могли сунуть ему в фотоаппарат бомбу, даже если и держали его в руках. Это им было ни к чему. Пока они не получат негативы, а их, как я понял, у них нет, они должны холить Стаса и лелеять. Сначала они должны получить от него то, чем можно шантажировать Президента и его команду, а уж потом можно подумать и о ликвидации.

Но Стас убежден, что бомбу подсунули чекисты. Пришел ко мне, а его спугнули. Теперь он лег на дно, и вытащить его оттуда может только публикация фотографий в прессе. Так? Пока вроде все сходится. Кроме одного: кто же все-таки подложил ему эту клятую бомбу?

— Вы слышите меня, Лапшин? — донеся до меня голос Ивана Альбертовича.

Я вернулся к реальности.

— Меня зовут Григорий Иванович, — сказал я ему. — А если вам очень нравится моя фамилия, можете называть меня просто: господин Лапшин.

— Хорошо, Григорий Иванович, — не стал он спорить. — Итак, давайте вернемся к нашим баранам.

— Попробуйте.

— Как вы договорились держать связь с Лейкиным?

— Кто это?

— Фотограф.

— Ах, ну да, извините. Никак.

— То есть?

— То есть никак не договаривались. Он отдал мне эти снимки, попросил их опубликовать, в дверь позвонили, я пошел открывать, а когда вернулся, его уже не было. Ушел.

— Как — ушел? — не понял Васильев. — Вы же были, если я правильно понял, у двери. Как он мог уйти незаметно?