Визит же Микаэля Блумквиста полностью лишил его покоя. Бьёрку и в дурном сне не могло пригрезиться, что кровавая баня, учиненная Саландер, могла коснуться его лично: что одной из ее жертв был какой-то шавка-журналист, собиравшийся ославить его на всю Швецию.

Еще в меньшей степени он мог вообразить себе, что в этой истории, как граната с сорванной чекой, возникнет имя Зала, и меньше всего, что это имя станет известно Микаэлю Блумквисту. Все это было столь невероятно, что шло вразрез со здравым смыслом.

Спустя день после визита Микаэля он позвонил своему бывшему шефу, семидесяти восьми лет, живущему в Лахольме. Ему надо было попытаться выведать, что к чему, делая вид, что им движет не что иное, как чистое любопытство и профессиональная озабоченность. Разговор получился довольно короткий.

– Это Бьёрк. Ты, наверное, читал газеты.

– Читал. Опять она всплыла на поверхность.

– И ничуть не изменилась.

– Теперь это не наше дело.

– А ты не думаешь, что…

– Нет, не думаю. Все это было давно и быльем поросло. Нет никакой связи.

– Но ведь именно Бьюрман!.. Полагаю, это не было случайностью, что он стал ее опекуном?

Несколько секунд длилось молчание.

– Нет, никакой случайности. Три года назад это казалось отличной идеей. Кто мог такое предвидеть?

– А Бьюрману многое было известно?

В трубке вдруг послышались мелкие смешки.

– Ты же хорошо знаешь Бьюрмана. Не то чтобы ума палата.

– Я имею в виду… знал ли он о связи? Может, после него что-то осталось, что приведет к…

– Нет, конечно, нет. Я понимаю, о чем ты спрашиваешь, но беспокоиться не стоит. Саландер всегда была непредсказуема. Мы позаботились о том, чтобы она была поручена Бьюрману, но лишь затем, чтобы ее опекуном стал кто-то, за кем мы могли присматривать. Лучше он, чем какой-то кот в мешке. Если бы она начала болтать языком, он пришел бы к нам. А теперь все решилось как нельзя лучше.

– Что ты имеешь в виду?

– Ну, после всего этого Саландер надолго упекут в психушку.

– Ага.