Статья была помещена на развороте одной из вечерних газет. Рядом, по краям, приводились еще несколько цитат, а один из бывших одноклассников позировал перед входом в их старую школу. Парня звали Давид Густафссон, и теперь он представлялся экономистом-ассистентом. Он утверждал, что ученики боялись Лисбет Саландер, потому что «однажды она грозилась их убить». Лисбет помнила Давида Густафссона как одного из своих самых мерзких обидчиков, здоровяка с IQ как у щуки, не упускавшего случая напакостить ей или надавать пинков в школьном коридоре. Однажды он напал на нее у поворота в спортивный зал, во время перерыва на обед, и она, не задумываясь, дала сдачи. Чисто физически она была ему не соперник, но ее позицией было: лучше смерть, чем капитуляция. Именно этот случай стал поворотным моментом. Вокруг столпились одноклассники, наблюдавшие, как Давид Густафссон снова и снова швыряет на пол Лисбет Саландер. Он явно получал удовольствие, но эта дуреха не соображала, что надо перестать сопротивляться; она даже не заревела и не заныла о пощаде.

Наконец даже одноклассники заскучали. Давид был очевидно сильнее, а Лисбет – очевидно беспомощнее, так что славы ему это уже не прибавляло, а как закончить драку, которую он затеял, было неясно. Под конец он пару раз врезал ей как следует кулаком, так что разбил ей губу и чуть не вышиб из нее дух. Одноклассники бросили ее, сломанную, скорчившуюся, в углу за спортзалом и, смеясь, убежали.

Лисбет Саландер пошла домой зализывать раны, а через два дня вернулась с битой для игры в лапту. Прямо посреди школьного двора она засадила Давиду по уху. Ошеломленный, он лежал на земле, а она прижала биту к его горлу и прошептала ему в ухо, что убьет его, если он к ней еще раз прикоснется. Когда школьный персонал узнал о происшедшем, Давида проводили к школьной медсестре, а Лисбет – к директору. Затем последовало наказание, запись в журнал и разбирательство социальной службы.

О существовании Миоос и Густафссона Лисбет не вспоминала уже пятнадцать лет, но теперь взяла в уме на заметку: при случае, когда будет время, посмотреть, чем они теперь занимаются.

Суммарный эффект всего написанного в СМИ состоял в том, что Лисбет Саландер стала известна – точнее, печально известна – всему шведскому народу. Вся ее подноготная была запротоколирована, изучена и освещена в прессе до мельчайшей детали, от дерзостей в начальной школе до лечения в детской психиатрической клинике Святого Стефана в Уппсале, где она провела больше двух лет.

Лисбет внимательно послушала телевизионное интервью с главным врачом Петером Телеборьяном. Последний раз она видела его в суде, когда решался вопрос о ее недееспособности. С тех пор прошло восемь лет. На лбу у психиатра пролегли глубокие морщины, и он почесывал поредевшую бородку, озабоченно поглядывая на репортера в студии и объясняя, что он связан врачебной тайной и потому не может обсуждать конкретного пациента. Все, что он мог сказать, это что Лисбет Саландер – сложный случай в психиатрической практике, потребовавший квалифицированной помощи, и что суд вопреки его рекомендациям принял решение учредить над ней опеку, вместо того чтобы обеспечить ее лечением в стационаре. «Позорное решение», – утверждал Телеборьян. Он сокрушался о том, что три человека поплатились жизнью в результате ошибочного решения, и воспользовался возможностью сделать пару укоров в адрес правительства из-за сокращений финансирования психиатрии в последние десятилетия.