– Я… мне не нужна… свобода…

– Ваня, соберись.

Голоса свыше больше не доносилось. Какое-то время полковник продолжал плакать, после чего с трудом поднялся, встал по стойке смирно и щелкнул каблуками. Взгляд его был устремлен в стену и стал совершенно пустым.

Шоцкий ходил кругами вокруг своего двойника и пытался с ним заговорить, но тот не обращал на него никакого внимания.

– Послушай меня, Ваня, послушай. Ты не можешь отступить. Это не ты. Это, это чертов сквозной мир, наверное. – Шоцкий ухмыльнулся. – Я не понимаю, что происходит, но ты должен меня услышать. Они не вправе тобой распоряжаться! Никто не вправе тобой, мной распоряжаться. Это я и мой выбор, твой выбор. Пойми, твой, а не их. Ты слышишь меня?

– Дочь, – раздался слабый голос.

– Ваня, обещаю, я решу этот вопрос, я все сделаю правильно, так, как считаю нужным, как мы с тобой считаем нужным, мы, а не они. Ваня!..

Шоцкий протянул руку, прикоснулся к своему двойнику и в тот же миг, словно растворился в нем. Он оказался на его месте, стоя по стойке смирно.

– Ну, это уже что-то. – Иван Владимирович тяжело дышал. Он поднял голову вверх и крикнул: – Эй, кто там был, отзовись!

– Что-то еще, полковник? – тут же раздался голос. – Вам что-то не ясно?

– Так точно, не ясно.

– Что же?

– Хочу внести небольшие корректировки в допрос.

– Что вы, полковник, это не допрос, это беседа.

– Как вам будет угодно. Не могли бы вы повторить последний вопрос?

– Какой именно?

– Последний вопрос согласно протоколу.

– Не понимаю вас, полковник, к чему это?

– Я же говорю, хочу внести корректировки, ясность.

– Гм, и это будет вашим последним словом?