Паника нарастала, уже не нуждаясь в толчках извне. И не один Микаэль вспоминал в те дни апрельскую хакерскую атаку на «Файненс секьюрити». Социальные СМИ наводнили кошмарные слухи, некоторые из которых просачивались и на страницы более серьезных изданий. Блумквиста это не удивляло.

– Это ведь не только биржа трещит сейчас по швам, – заметил он как-то Эрике. – Уничтожается само понятие о правде.

Именно так.

Общественность блуждала словно в тумане, не умея отличить правду от самого невероятного вымысла. На мир опустилась непроницаемая завеса сплетен и самых фантастических конспирологических теорий – иногда изобретательных и по-своему талантливых, иногда безнадежно вторичных.

Поговаривали, например, что финансист Кристер Талльгрен застрелился в своей парижской квартире, потому что многие миллионы или даже миллиарды на его счетах обратились в дым. И дело даже не в том, что Талльгрен лично опроверг эту информацию в «Твиттере». Было в этой истории нечто архетипическое. Уж очень напоминала она самоубийство Ивара Крюгера в 1932 году[52].

В общем, это была мешанина из легенд и мифов разных эпох. Говорили о роботовой торговле и хакерских атаках на финансовые центры и медиагруппы. Амок – вот самое подходящее название для охватившего финансистов безумия. Но даже если кое-кто из них и выражал готовность сигануть с крыши какого-нибудь особняка на Эстермальме, это воспринималось прежде всего как отголосок биржевого краха 1929 года. Тогда на Уолл-стрит строительные рабочие на крышах были приняты за разорившихся инвесторов и уже одним своим присутствием спровоцировали падение биржи. Поговаривали также, что «Ханельсбанкен» приостановил платежи, а «Дойче банк» и «Голдман сакс» стоят на грани банкротства. Информация хлынула со всех сторон всесокрушающими потоками, так что даже такому зубру, как Микаэль Блумквист, не всегда под силу было отличить правду от вымысла, а реальную угрозу – от очередного порождения какой-нибудь восточной фабрики троллей.

Очевидно было одно: Стокгольм пострадал больше всего. Во Франкфурте и Париже положение казалось не столь катастрофичным, хотя паника просочилась и туда. До открытия американских фондовых рынков оставалось еще много часов, а терминалы уже регистрировали рекордное падение индексов Доу-Джонса и NASDAQ. Казалось, ничто не в силах остановить эту лавину. Даже увещевания директора Государственного банка, министров и видных экономистов «не раскачивать лодку» не возымели действия. Любое новое событие или информация толковались исключительно в негативном ключе. Толпа пришла в движение и неслась, сметая все на своем пути и уже не задаваясь вопросом, что же могло ее так напугать. Было принято решение о закрытии Стокгольмской биржи. Вероятно, поспешное, потому что сразу после этого курс снова пошел вверх. Тем не менее требовалось время одуматься и как следует проанализировать ситуацию, прежде чем торги будут восстановлены.