Я отхлебываю пива и решительно отказываюсь (жизнь научила).

– Это твоя идея, Келвин. Ты ее придумал, разработал – тебе и реализовывать.

Он хлопает меня по плечу и спрашивает, что я думаю про исчезновение Дилайлы.

– Лос-Анджелес – жестокий город. Порой мне кажется, он хочет, чтобы мы все исчезли.

– Глубоко. – Келвин кивает.

По телику в баре идет реклама автомобильной страховки. Он вздыхает и говорит, что теперь она ему обойдется в астрономическую сумму. Мне нравится пиво, нравится музыка – «Take It to the Limit» от старых добрых «Иглз»; песенка, конечно, сопливая, но для бара – самое то.

А потом мы прощаемся, и я еду к себе на холмы. Жизнь прекрасна. Дома Лав готовит телятину с пармезаном.

– Детки для детки, – смеется она. – Телята – это же дети… Ой! Некрасиво как-то вышло. Простите, милые, невинные коровки. Завтра на обед у нас будут старые жесткие куры.

Обожаю ее.

Мы обнимаемся и целуемся. Она закидывает макароны в кипящую воду и спрашивает:

– Как книги?

– Продаются.

Это счастье.

Я узнал, что Харви в хосписе, и отправился его навестить. Привез цветы, шоколадный торт и диски с фильмами Эдди Мерфи. Он благодарит и спрашивает, видел ли я вчера Хендерсона. Меня прошибает холодный пот. Сестра шепчет мне, что он не в себе и часто бредит. Я говорю ему, что все будет хорошо и он поправится.

– Прав я или абсолютно прав?

Его лицо сводит судорогой. Мне хочется верить, что это улыбка.

– Не знаю, – бормочет он. – Мне страшно.

Я сижу с ним, пока не приходит его бывшая жена. Она обнимает меня и плачет. И я плачу, но только уже дома. Лав отправляет им в больницу телевизор с большим экраном. Звонит бывшая жена и благодарит, говорит, что Харви счастлив.

К Дезу я не захожу. К черту наркодилеров!

По воскресеньям мы ездим в Малибу к родителям. Иногда там торчит Форти. С ним мы, кстати, встречаемся регулярно: два раза в неделю в «Тако белл» в Голливуде.