– Спокойно.

– Поучи еще меня, псих! У самого ни семьи, ни друзей, ничего! Ты ведь не тормоз, а, Профессор?

– Лучше не называй меня так, Форти.

– Ну да, конечно, профессора же в университете. А ты у нас только школу окончил.

Я еле держу себя в руках.

– Что тебе надо?

Он закидывает себе в рот еще конфету.

– Знаешь, какое главное правило в Голливуде? Я уяснил, пока учился две недели в магистратуре. Никогда не сжигай мосты.

– Чего ты хочешь?

– Заткнись и слушай! Лос-Анджелес – не больница; придурок, который драит пол, не будет через месяц делать тебе операцию. В Голливуде другие законы: сегодня он машет тряпкой, а завтра – бац! – и управляет студией.

Ненавижу, когда он прав.

– Форти, они могут вернуться в любой момент. Скажи, чего ты хочешь.

– Я всегда хотел собаку.

Да-да, я помню про Рузвельта.

– Пушистого белого щенка, – продолжает он. – Нам с сестрой даже его однажды купили. Мы назвали его Ботинок. Улавливаешь связь с фильмом Майло, а? Мы души в нем не чаяли. А потом оказалось, что у мамы аллергия, и его отдали. Лав тогда долго плакала.

Чертов лжец! Но я не могу выдать тайну, доверенную мне Лав. И не могу заглянуть в прошлое, чтобы узнать правду.

– К чему ты клонишь?

– К тому, что я, мать твою, уже вырос и сам зарабатываю баблишко, так что могу позволить себе завести собачку. И знаешь, как я ее назову?

Знаю. Но произнести это вслух будет унизительно.

Форти смотрит на меня. Я собираюсь с силами. Иногда приходится чем-то жертвовать. У меня скоро будет ребенок – нельзя рисковать.