– Не верю.

Марк резко и уверенно откидывает назад плечи и достает из кармана айдай. Впечатывает в него что-то быстрыми пальцами, потом подходит ко мне, чтобы показать результат поиска: «София + любовь/любить» = 0 совпадений (0 ссылок).

Я удивленно моргаю. С трудом верю тому, что вижу. Но из головы не идет другая неприятная возможность.

– Что, если… ты называл Софию в своем дневнике другим именем? Каким-нибудь прозвищем, например. Ты можешь напечатать просто «любовь/любить»? Я хочу знать, что получится.

– Не думаю, чтобы у нее когда-либо было проз…

– Пожалуйста.

Он вздыхает и качает головой.

– Пожалуйста, Марк.

Он со вздохом подается вперед и впечатывает «любовь/любить»; на этот раз его пальцы сопротивляются. Спотыкаясь, я подхожу ближе и заглядываю ему через плечо. Экран мигает, на нем появляется несколько слов: «любовь/любить» = 12 совпадений (3 ссылки).

Глаза у Марка делаются круглыми, даже испуганными.

– Кликни на первую ссылку, – говорю я.

Он колеблется несколько секунд, потом подчиняется. Наши глаза одновременно заглатывают текст:

7 апреля 2013 г. Я открыл ключом парадную дверь, вошел в кухню и тут увидел, что Клэр стоит у раковины спиной ко мне. У ее ног валяется кухонный нож. Я подумал, что она случайно его уронила. Но тут она обернулась – глаза огромные и невидящие, кисти воздеты к потолку, словно в мольбе. Я застыл с открытым ртом. Кровь стекала по ее левой руке: два жутких красных ручейка, змейками к локтю. Чемодан и букет роз выскользнули у меня из рук и со стуком упали на пол – секунды две я стоял, не веря глазам, и только потом бросился вперед. – О господи, Клэр, что ты наделала? – Я не хотела, я… Я просто ужасно себя чувствовала все утро, эта чернота на меня давила. У меня болело в груди… потом я увидела нож… Слова прерывались жалобными сухими рыданиями. Я схватил ее за плечи, усадил на стул, потом бросился к буфету. Оторвал длинную полосу от рулона бумажных полотенец и кинулся обратно к ней – вытереть кровь. Надрезы поперек запястья, как я с облегчением отметил, были поверхностными. Но нанесла их себе она сама. На глаза мне попалась стоявшая на столешнице аптечка, в которой Клэр держала антидепрессанты. – Ты вчера принимала таблетки? Ее взгляд метнулся к лекарствам. Она покачала головой, вяло ее свесив: – Я думала, что смогу без них. – О господи, Клэр. Нужно было позвонить тебе вчера вечером и напомнить. По ее лицу поползли слезы – я понял, что ее нужно срочно везти к Хельмуту Джонгу. Так что доволок ее до «ягуара» (она не сопротивлялась) и поехал в Адденбрука. Всю дорогу она молчала, прижимая полотенце к запястью. Я тоже молчал. О чем тут было говорить? Слава богу, Джонг был на месте. Я прождал перед кабинетом для консультаций не меньше получаса. Шагая по коридору, думал о том, что нельзя больше уезжать на эти двухнедельные писательские семинары, какую бы кучу денег мне за них ни платили. Я боялся представить, что могло случиться, вернись я на день позже, – если с Клэр в мое отсутствие произойдет что-нибудь ужасное, я никогда себе этого не прощу. Боль от потери, по какой угодно страшной причине, будет для меня за пределами выносимого. [Вним.: ограничить поездки одним днем, не больше, и оставить только те, что совершенно необходимы.] Видимо, из-за этого я добровольно посвятил свое существование тому, чтобы оттащить ее от края, добиться окончательной реабилитации, спасти от самой себя. И пусть на этом скорбном пути моя душа проржавеет до самой сердцевины. Цена окажется много выше для нас обоих, если я не сделаю для Клэр все, что смогу, – все, что находится в пределах моих возможностей. Разрушения будут страшнее в этом случае. Наконец Джонг вышел из кабинета. – Два шва. Мы подержим ее до утра, на всякий случай. Начиная с сегодняшнего дня ей, возможно, понадобится более сильная доза антидепрессантов, но все будет в порядке. В полном порядке. Я выдохнул с облегчением. – Вы ведь ее любите? Вопрос застал меня врасплох. Я кивнул. – За все эти годы я перевидал много семейных пар. Большинство думает, что любовь или черная, или белая. Но вы относитесь к ней по-другому, не правда ли, мистер Эванс? Какого цвета любовь? Ответ выскочил у меня изо рта до того, как я успел подумать: – Серого. – А если бы у любви был вкус, то какой? – Горько-сладкий. Он кивнул – мой ответ его не удивил. Подавшись вперед, он похлопал меня по плечу: – Поэтому с вами обоими все будет в порядке. Не сразу, но когда-нибудь. В конце концов. Может, счастье действительно иллюзорно, но любовь приближает нас к нему.