Говорят, свобода сладка. Я чувствовала языком ее гребаный сиропный вкус – но всего несколько часов.

Пока он не обернулся кислятиной.

Все началось, когда я сошла с трясучего кораблика, привезшего меня из ада. С Хеллисея, если точнее. Я щурилась на солнце, словно крот, которого много лет продержали в темной норе. Переполненная подозрениями. Опасаясь, что мир ушел вперед, пока я сидела в этой забытой богом дыре. Потому я и направилась к папашиному стряпчему Рейнальду Роу, едва успев добраться до Лондона. Выяснять, что случилось с отцовским состоянием за время моего отсутствия.

Папаша, как мне сказали, скончался в отеле «Риц», трахая свою девятнадцатилетнюю помощницу Нолу Барр. То есть папочка кончил и усоп. Не слезая с бедняжки Нолы. Девочка, должно быть, извлекла из этого эпизода хороший урок: никогда не давай богатым старикам, если у них проблемы с сердцем. Слишком легко они превращаются в мертвый груз.

Седоватый очкастый Роу был весьма удивлен, увидев меня снова – старую добрую Анну Мэй.

– Сколько оставил отец? – спросила я, переходя к сути вопроса. Нет смысла описывать круги, когда имеешь дело со стряпчими. Эти мудаки делают деньги на состояниях, устойчивых или неустойчивых.

Пару минут Роу что-то печатал в лежавшем перед ним дневнике. Достал из ящика большую папку и принялся изучать ее внутренности.

– Алан Уинчестер основал трастовый фонд на твое имя через несколько дней после твоего рождения, – сказал он гладким как шелк голосом. Ему не понадобилось много времени, чтобы прийти в себя после моего шокирующего появления. – Ты должна была начать получать ежемесячную сумму после двадцати восьми лет, – продолжал он, косясь на папку. – Фондом управляет компания под названием «Швейцарская служба по делам наследования». Хотя они вряд ли заплатят тебе все сразу. Учитывая, что тебя сейчас зовут не Анна Мэй Уинчестер.

Я кивнула. Я, черт возьми, долго не могла понять, зачем папаша заставил меня сменить имя. Но в один прекрасный день до меня дошло. Словно стрела вонзилась мне в центр лба. Пока я лежала под этими чахлыми тополями Хеллисея, косясь на слабые лучи света, сквозь них проходившие. Неудобство, конечно. Родная дочь сошла с ума. Выкинула свой бумажный дневник. Это могло вызвать столько нежелательных слухов. Особенно среди той публики, что часто наведывается в святая святых его закрытого клуба. Вот он и избавился от этого мелкого неудобства (подначиваемый милой женушкой Эгги, разумеется, которая с естественной радостью вытерла о меня свои лапы). Он заставил меня поменять имя на София Алисса Эйлинг, после чего и отправил на этот богом забытый шотландский остров, где психов больше, чем овец.