София, вообще-то, не такое уж плохое имя. Означает «мудрость». Чего у меня теперь хренова туча, так это ее, я считаю. Имя Алисса меня некоторое время смущало. Потом я где-то вычитала, что оно означает здравомыслие и логику. Из-за того, что ассоциируется с цветком алиссум. Которым в античные времена лечили бешенство и повреждения ума.

Я до сих пор понятия не имею, откуда взялось «Эйлинг».

– Тебе придется доказывать швейцарцам, что София Алисса Эйлинг и Анна Мэй Уинчестер – одно и то же лицо, – сказал Роу. – И что ты некоторое время… гм… отсутствовала. Но я помогу тебе ускорить этот процесс. Ты должна получить первый платеж довольно скоро. Если повезет, через два-три месяца.

– Меня не интересует этот дерьмовый трастовый фондик, Регги. Меня интересует отцовское состояние.

В ответ Роу принялся сосать свои зубы. Стучать пальцами по блокноту с серебряной монограммой «Монблан» на обложке. С таким видом, словно у него вдруг случился запор.

Тогда я и поняла, что меня ободрали. Всесторонне.

– После смерти твоего отца все его состояние унаследовала Агнесса.

– Но… но…

Вместо слов – сдавленное бульканье.

– Мои извинения, мисс Уинчестер… гм… мисс Эйлинг, – сказал Роу, покручивая пальцами инкрустированную рубинами галстучную булавку, – вид у него был нисколько не сочувствующий. – Твой отец изменил завещание через два года после того, как ты уехала в Сент-Огастин. Это факт. Факты не изменишь.

Он снова сверился с папкой и, поводив пальцем по печатному тексту, прочел нудным голосом:

– «В случае моей смерти я завещаю все свои активы моей любимой супруге Агнессе Уинчестер (урожденной Ивановой)».

Его слова ударили меня, словно пушечное ядро в живот. Несколько секунд я, раскрыв рот, смотрела на стряпчего и чувствовала, как в горле поднимается кислотная желчь. При этом у меня не было гребучего выбора. Мне оставалось только упрашивать, чтобы он ускорил первый платеж от швейцарцев, и вжимать ногти в ладони, чтобы не разреветься.

Через несколько минут я выскочила из его кабинета, слепая от ярости.

Дорогая Эгги на следующий день не очень-то мне обрадовалась. Совсем не обрадовалась. Вошла она в комнату, и тут выясняется, что ее любименькая Анна Мэй как-то умудрилась выбраться из Сент-Огастина. И что я пролила кофе из картонного стакана прямо на ее диван с обивкой в стиле Людовика XVI. И скормила ее ручную золотую рыбку ее же сиамскому коту, чтобы тот перестал на меня фырчать. Ее уборщица-полька успела поделиться со мною несколькими пикантными кусочками информации. За пару минут до того, как убежала звать Эгги. Например, тем фактом, что маленький сварливый Хрущев знает толк в икре, мясе вагю и отборных продуктах из рыбной секции «Хэрродса».