Она обратила ко мне взгляд. Легкий румянец появился на ее щеках.

– Ничего существенного, правда, – поспешил объяснить я. – Но я обедал недавно с одним другом, который описал мне разрушенные стены монастыря.

– Значит, он разрушен!

Она воскликнула это тихо, больше про себя, чем для нас. Потом еще раз взглянула на меня и неуверенно спросила:

– Скажите, мсье, ваш друг сказал, как… каким образом… он был разрушен?

– Он был взорван, – ответил я и прибавил: – Крестьяне боятся проходить мимо него по ночам.

– Почему боятся?

– Из-за черной отметины на разрушенной стене, – ответил я. – Они испытывают суеверный страх.

Она подалась вперед.

– Скажите, мсье, скорее, скорее скажите мне! На что похожа эта отметина?

– Она напоминает силуэт огромной собаки, – ответил я. – Крестьяне прозвали ее Гончей смерти.

С ее губ сорвался пронзительный крик.

– Ах! Так это правда, это правда… Все, что я помню, – правда. Это не какой-то страшный сон. Это произошло! Это произошло!

– Что произошло, сестра моя? – спросил доктор тихо.

Она быстро повернулась к нему.

– Я вспомнила! Там, на ступеньках, я вспомнила. Я вспомнила, как это сделать. Я использовала силу так, как мы это делали раньше. Я стояла на ступеньках алтаря и просила их не двигаться дальше. Просила уйти с миром. Они не слушались, они приближались, несмотря на мое предостережение. И тогда… – Она нагнулась вперед и сделала странный жест. – И тогда я выпустила на них Гончую смерти…

Она откинулась на спинку кресла, вся дрожа, с закрытыми глазами.

Доктор встал, принес из посудного шкафа стакан, наполовину наполнил его водой, добавил каплю-другую из маленькой бутылочки, которую достал из своего кармана, а потом отнес стакан ей.

– Выпейте это, – властно произнес он.

Мария Анжелика повиновалась, – казалось, чисто механически. Глаза ее были устремлены вдаль, словно она рассматривала что-то внутренним взором.