Андреас рассмеялся:

– Жаль, то золотое времечко прошло, а? – Он повернулся к Коломбе. – У тебя три секунды.

Коломба искоса посмотрела на Данте. Тот кивнул. Он не сомневался, что Андреас исполнит свою угрозу. Тогда она положила пистолет на пол и подтолкнула ногой под старый сервант, где журналисту было до него не дотянуться.

– Что дальше?

– Дальше мы придем к соглашению, – сказал Андреас, продолжая прижимать осколок к усеянному кровоточащими порезами горлу Бригитты. – Вероятность, что вам, идиотам, удастся остановить Гильтине, так мала, что ее и рассматривать нет смысла. А значит, я должен ублажать ее, пока она не отбросит копыта от фигни, которую прячет под бинтами.

– И как ты намерен это сделать?

– Лучше всего было бы убить тебя и твоего дружка-аутиста, – сказал Андреас. – Но это может оказаться сложновато. Поэтому мы вместе сделаем одно доброе дело, а потом разойдемся, как в море корабли.

– Ты хочешь убить Максима, – сказал Данте.

– Думаешь, мы тебе позволим? – спросила Коломба.

– С точки зрения Андреаса, его план совершенно рационален, – сказал Данте. – Нас свяжет общая тайна, и ни один не сможет сдать другого. А у Гильтине не останется причин нам мстить.

– Вот видишь! Соображаешь ведь, когда хочешь! – подмигнул ему Андреас.

– У твоего плана только один недостаток, – сказал Данте. – Максим не согласен.

Как он и добивался, Андреас повернулся к Максиму, а тот запустил бутылкой водки журналисту в лицо. Андреас пошатнулся. Нос его был сломан, кровь и спирт жгли глаза. Бригитта вырвалась, и он бросился на Максима, с такой силой всадив осколок зеркала старику в горло, что кулак исчез в ране. Когда он отвел руку, раздалось чмоканье вантуза, и фонтан крови забрызгал обоих мужчин с головы до ног.

Максим упал навзничь и понял, что не чувствует ничего – ни боли в разорванном горле, ни вечно ноющих ожогов. Комнату словно залило солнце, а люди превратились в застывшие в движении статуи. Коломба хватала стул, Данте с закрытыми глазами бежал к Андреасу, раззявившему рот в первобытном смехе.

Свет начал тускнеть, и Максим вернулся в прошлое, перенесясь из ульмского коттеджа в пылающий «Абсент». Он лежал под грудой упавших кирпичей, которые спасли ему жизнь. Кое-как перебивался в Берлине и замирал от тревоги всякий раз, как встречался взглядом с незнакомцами. Оказался под красными фонарями Шанхая, в Испании, в Москве, в Коробке, в Кабуле среди однополчан, на курсах спецназовской подготовки.

И наконец, в Калуге, где отец прощался с ним и его братьями, отправляясь на стекольный завод. Внезапно Максиму показалось, что этот момент – единственное важное и настоящее, что было в его жизни. Он даже попытался вскинуть руку, чтобы помахать отцу, но ни руки, ни тела больше не было: весь калейдоскоп его переживаний вызвали последние вспышки угасающего мозга, длившиеся не больше доли секунды.