Но Оги так просто не возьмешь.

– Тем вечером я купил в ресторанчике «Нелли» курицу в пармезане, Одри ушла на родительское собрание, мы с Дайаной были вдвоем. Я видел – что-то ее беспокоит. Дайана клевала курицу, а обычно для нее эта курица из «Нелли» была самым лакомым блюдом. – Он наклоняет голову, вспоминает. – И я спросил у нее, что случилось. Дайана сказала, что хочет порвать с Лео. Вот так взяла и сказала. Такие у нас с ней были отношения, Нап. – Он смотрит на меня; я молчу. – Я спросил у Дайаны, когда она собирается сделать это. Она ответила, что пока не решила, но, вероятно, сделает это после бала. Я… – Оги закрывает глаза. – Я сказал, что ей решать, но не думаю, что это справедливо по отношению к Лео. Если он ей больше не нравится, то не стоит его динамить. Понимаешь, Нап? Может быть, если бы я держал рот на замке, если бы не лез в чужие дела… Я видел твоего брата, когда он пришел, весь обкуренный, но я, как идиот… Господи, почему я ее отпустил? Я каждую ночь, засыпая, задаю себе этот вопрос. Каждую ночь моей несчастной, ужасной, пустой жизни. Я лежу и вижу все это снова и снова, заключаю самые разные сделки с Богом, говорю, что бы я отдал, что бы сделал, на какие муки пошел, если бы мог вернуться к тому вечеру и переиграть все. Бог иногда так жесток. Он наградил меня самой замечательной дочерью в мире. Я знал это. Знал, как все это хрупко. Я так старался делать правильный выбор между отцовской строгостью и достаточной степенью свободы для моего ребенка, идущего по этому чертовому канату над пропастью.

Он стоит, и его трясет. Я держу его под прицелом.

– И что же вы сделали, Оги?

– Я тебе уже сказал. Я поехал на базу по вызову. Энди Ривз провел меня внутрь. Я видел: случилось что-то из ряда вон. Все были бледны. И вот Ривз показывает мне тело в кузове пикапа. Какой-то парень, которого они удерживали. Особо важный американец, объясняет Ривз. Он уже перебрался через ограждение. Они не могли рисковать – не могли дать ему уйти. Он не должен был там находиться, и они собирались избавиться от тела, а потом сказать, что он убежал к себе в Ирак или что-нибудь в таком роде. Ривз рассказал мне это с недомолвками. Но я все понял. Государственная тайна. Он хотел убедиться, что мне можно доверять. Я ему ответил, что доверять мне можно. А потом… потом он сказал, что должен показать мне что-то ужасное. – Лицо Оги словно сминается по частям. – И вот Ривз ведет меня в лес. Двое его людей следуют за нами. И двое уже на месте. Впереди. Он включает прожектор, а там, на земле, без одежды… – Оги смотрит на меня, и я вижу ярость, бушующую в его глазах. – И рядом с телом моей дочери Лео, он истерически рыдает, держит ее за руку. Я смотрю, я совершенно оцепенел, а Ривз начинает объяснять мне. Заключенный, чье тело лежит в пикапе, бежал. Они включили прожекторы. Люди на сторожевых вышках принялись стрелять по лесу. Там в такое позднее время никого не должно было быть. Запрещающие плакаты висели на каждом шагу. Охранники убивают беглеца, но случайно в разгар стрельбы, понимаешь, Дайана закричала как сумасшедшая и побежала на них, абсолютно голая, и один из охранников, новичок, запаниковал и нажал на спусковой крючок. Я думаю, он был ни в чем не виноват. И вот мы стоим там. Ты думаешь, я упал на колени? Моя маленькая девочка лежит мертвая на земле, а я хочу просто упасть на землю, держать ее и рыдать часами. Но я не падаю.