– Здравствуй, моя сладкая девочка, – прошептала она, выбегая из палаты в затемненный коридор. – Амелия.
Словно привыкая, она пробовала имя на вкус. Оно было кисловатым. Непривычным. Но со временем станет сладким.
Словно привыкая, она пробовала имя на вкус. Оно было кисловатым. Непривычным. Но со временем станет сладким.
Уитни больше не сдерживала себя, слезы бежали по щекам ручьями.
– Мне жаль, что так случилось, Дэн.
Мертвые не могут говорить. Давать признания. Излагать свою версию событий. Никто, кроме Уитни, не знал, что произошло той ночью на самом деле. Поэтому правдой будет то, что расскажет она.
Милли сидела на больничной койке, закрыв лицо руками; ее плечи сотрясались от рыданий. Уитни застыла в дверном проеме. Во рту пересохло.
Милли сидела на больничной койке, закрыв лицо руками; ее плечи сотрясались от рыданий. Уитни застыла в дверном проеме. Во рту пересохло.
– Милли? – Она шагнула внутрь.
– Милли? – Она шагнула внутрь.
Милли подняла голову. Ее глаза были красными, а круги вокруг них – серого оттенка и напоминали синяки от ударов. Лицо было залито слезами.
Милли подняла голову. Ее глаза были красными, а круги вокруг них – серого оттенка и напоминали синяки от ударов. Лицо было залито слезами.
– Бетани, – выдавила Милли между всхлипами. – Она… она… ее больше нет.
– Бетани, – выдавила Милли между всхлипами. – Она… она… ее больше нет.
– Нет?
– Нет?
– Она умерла.
– Она умерла.