Впрочем, как сказано в Библии, дневи довлеет злоба его, то есть всякому дню достаточно текущих забот. И природные парижане, как и десять лет назад, спешили по улицам, сидели на открывшихся уже верандах, ехали на машинах и мотоциклах. Хотя нет — на машинах и мотоциклах ездили теперь гораздо меньше, зато на улицах во множестве появились самокаты. По полупустым проспектам семьями и целыми отрядами проезжали велосипедисты. Исчезли куда-то автомобильные пробки и угарный газ, в атмосфере царило благорастворение воздухов.

— Вот что ковид животворящий делает, — говорил Орест Витальевич своей парижской подруге Ирэн, которую на русский лад звал он просто Иришкой.

— Не ковид никакой, а наша мэр Идальгó, — отвечала Иришка с очаровательным французским акцентом. — Она не любит автомобили и не любит, как это по-русски… вонизм?

Волин согласился, что вонизм — это очень по-русски. Хотя, как ни странно, в России его тоже не любят.

— Вы, русские, вообще ничего не любите, — говорила Иришка, укладывая волосы феном, в тот время, как он ходил вокруг нее, как кот вокруг сметаны.

— Ну, почему же ничего, — возражал он, — вот, например, мы очень любим тебя.

И старший следователь ухватывал ее за талию и волок в постель, хотя она отбивалась и кричала, что ей на работу, и что русские — не только варвары, но и маньяки, и чтобы она еще раз подпустила к себе хоть одного русского…

— Да ты сама русская, — говорил он, хохоча и перехватывая ее кулачки, которыми она размахивала у него перед носом. — Ты сама русская на сто процентов.

И это было правдой. Ирэн Белью, она же Ирина Белова, только жила в Париже, родителей же имела вполне русских. В начале лихих девяностых они покинули богоспасаемое отечество наше ради прекрасной Франции и ни разу, кажется, об этом не пожалели. И уж подавно не жалела об этом Ирэн — для старшего следователя просто Иришка.

— Почему я должна скучать по стране, которую даже не видела никогда? — удивлялась она. — Что такое эта ваша ностальжи́? Ностальжи придумали русские, чтобы оправдать хандру и дурной характер.

И тут Ирэн начинала говорить противным голосом, передразнивая воображаемых русских.

— Ты почему такой хмурый? У меня ностальжи. А почему не работаешь? У меня ностальжи. Почему ты украл чужой бумажник? Потому что у меня загадочный русский характер и меня замучила ностальжи!

Волин, смеясь, отвечал, что она язва, и что она неправа. Что вот он, например, русский, но на ностальгию не жалуется, бумажников ни у кого не ворует и вообще к криминалу не склонен. Больше того, он следователь и даже сам ищет бандитов.