— Понимаю, честь ажана, — хмыкнув, сказал Волин.

Как из-под земли снова выскочил метрдотель. Казалось, держался он теперь в два раза предупредительнее, чем раньше. С легкими, исполненными достоинства поклонами он повел Волина и его барышню на второй этаж.

— Ты хорошо стреляешь? — спросила она его шепотом.

— Да, но только при наличии пистолета, — отвечал он так же тихо.

Кажется, провожатый все-таки услышал их, потому что чуть заметно улыбнулся.

Ирэн и Волина ввели в зал еще более просторный, и освещенный еще меньше, чем нижний, так что углы его терялись в загадочной полутьме, и в них при желании вполне могла спрятаться парочка-другая домовых. Однако Ирэн, обладавшая кошачьим зрением, сразу разглядела, что кто-то сидит в дальнем конце зала на огромном кожаном диване. И немедленно двинулась туда, опередив метрдотеля.

Тот печально посмотрел на Ореста и горестно развел руками, как бы говоря: вот такой нынче пошел клиент, лишает профессионалов работы. Если так дальше пойдет, посетители скоро сами себе начнут бифштексы жарить. Волин в ответ возвел очи к потолку, как бы желая сказать: очень вас понимаю и совершенно с вами согласен. После чего тоже направился к дальнему дивану.

Диван был круглый и как бы обтекал собой небольшой обеденный стол. Сидя на таком диване, можно было отлично видеть собеседников перед собой и даже по бокам. Единственное, чего нельзя было видеть, так это кто встал за твоей спиной и хочет без лишних экивоков тебя прикончить. Это слегка нервировало Волина, поэтому он сел несколько боком — так, чтобы видеть, что происходит за спиной у Иришки, а она чтобы контролировала его тыл. Конечно, толку от этого было мало, да и не ждал он, что их начнут расстреливать прямо во время разговора — но все же, все же.

Николай Николаевич Серегин оказался импозантным мужчиной лет пятидесяти, одетым в настолько дорогой серый костюм, что тот казался уже почти дешевым. Внимательные серые, в цвет пиджака, глаза, крупный рот, жесткие складки на лице, выдающие бывшего единоборца — все это показывало, что человек перед ними очень серьезный.

Серегин кивнул Волину и попытался поцеловать руку Иришке, но не на таковскую напал. Та выдернула руку и заявила, что уже сто раз говорила: она не терпит домогательств.

— Это не домогательства, а обычная старомодная учтивость, — укоризненно сказал Николай Николаевич.

— Знаю я вашу учтивость — до первой кровати, — отвечала мадемуазель Белью.

Серегин поднял руки, как бы говоря: сдаюсь, и поглядел на Волина.

— Интересное имя — Орест, — заметил он. — Вы ведь, кажется, тоже полицейский, только из России?