— Поздравляю.

— Теперь Ларин не отвертится. Тем более, его охранник Мельник дал показания, мы выпустили охранника под подписку.

Мне не было жаль Ларина. Алчность до добра не доводит. Он отобрал чужое, захотел быть главным и добился своего — стал главным подозреваемым. Теперь меня волновала судьба банкира, причастного к подлому покушения на мою дочь.

— А Радкевич? — напомнил я.

— Радкевича пока не задерживали, — без тени сожаления сообщил брат, чем несказанно меня расстроил.

— И не допрашивали?

— С ним не поговоришь. Радкевич в реанимации, упал с лошади да так неудачно, что сломал позвоночник.

— С какой лошади?

— Покупал рысака у банкира Джалаева, захотел прокатиться, а конь понес его и сбросил. Недаром жеребца зовут Каприз.

— Бог наказал, — вырвалось у меня, хотя я был уверен, что Джалаев прослушал мое послание, и конь Каприз понес Радкевича не просто так.

Я даже смею предположить, что если Радкевич упал вполне себе удачно, то его позвоночник довел до нужной кондиции мстительный горец. И я его не виню. Чем его месть отличается от моей? Я ждал нужного момента, а он его создал.

Я сменил тему:

— Да что мы все о грустном, брат. У меня сын родился. Сын! И Юля завтра возвращается, с ней все в порядке.

— А меня генерал похвалил, обещал представить к очередному званию, — похвастался Громов.

Будет что отметить, дружно решили мы.

56

56

Когда стемнело я вышел на лужайку перед входом в таунхауз. В руке была бутылка виски, в голове приятный туман, а в душе гордость — я дважды папа, у меня дочь и сын! Я сел на скамейку, приложился к горлышку. Пить в общественном месте не положено, однако уже поздний вечер, соседей нет, и мне надоело слушать бубнящий телевизор в пустом доме. А тут красота — задрал голову и видишь звезды.

Послышалось шуршание веток, из-за куста появилась темная фигура. Я напрягся, прикидывая, смогу ли воспользоваться бутылкой в качестве оружия.