— Но вы ведь на самом деле не станете играть в крикет? — Казалось, от внезапной смены темы он вздохнул с облегчением.

— Стану, даже рискуя получить удар в сердце от боулера, питающего пристрастие к бодилайнам.

— Когда?

— Ну, крикетное поле ваше, а не мое, ведь так?

— Хотите сказать, что будете играть в крикет в Миде? Нет. Слушайте, что вы затеяли?

— На этот раз ответ очевиден: игру в крикет.

— Вы хотите явиться в Мид, чтобы выяснить, что произошло, когда был убит Уитт?

— И это, и еще кое-что. Я до сих пор не могу понять, почему ваш внук покинул поле в то время, которое оказалось критическим. То есть в момент убийства.

— Просто не повезло. Это невезение. Знаете, такое бывает.

— Кто же этого не знает. Но невезение, подобно молнии, наносит удар лишь в одном направлении.

— Вниз?

— Это вы сказали, а не я, — заключила миссис Брэдли.

— Вот так, — сказала миссис Брэдли Гэвину. — Я честно предупредила его. Мне известно, что он лжет. О близнецах он знает больше, чем готов признать.

— Не нравится мне эта затея с крикетом. Как думаете, он разрешит играть мне?

— Я хочу, чтобы вы играли, юноша, и в то же время были начеку. Кто знает… — на ее лице возникла жутковатая усмешка, — что может заметить беспристрастный крикетист?

— Но я отнюдь не беспристрастный.

— Вот на это и расчет. Поскольку вы полностью пристрастны, вы, как подтвердит любой уважаемый историк, с большей вероятностью придете к истине в каком-нибудь приближении. Пока вам известно, что вы пристрастны, ни вы, ни истина не пострадают. «Верую, Господи! помоги моему неверию» — один из самых удивительных текстов. На первый взгляд, он не имеет смысла. Но стоит заглянуть чуть глубже (обычно при этом мне представляются морские глубины), и он приобретает такой смысл, который большинство людей не в состоянии постичь хотя бы отчасти.

— Вам следовало бы стать проповедником, — с упреком заметил Гэвин. — К чему, скажите на милость, вы меня сейчас подталкиваете?

— Арестуйте Дерека Кокса — и узнаете, юноша.