Блэквуд медлит.
– Строго говоря, ты можешь быть свободна. Однако я бы советовала тебе остаться, поскольку тебе еще многому предстоит научиться и тебе явно не хватает навыков в некоторых областях. Но самое главное, ты очень мало знаешь о мире Стратегов в целом.
– Может, и так, но я никак не могу оставаться здесь, пока папа там совсем один. Особенно после всего, что я узнала. То, что произошло с доктором Коннером, кажется лишь уменьшенной копией того, что происходит в мире.
– Школа не ввязывается в мировую политику, – замечает она, хотя мы обе знаем, что у ее противостояния с Коннером был совершенно политический подтекст. – Скажу лишь одно: с твоей стороны было бы разумным заключить здесь побольше союзов и приобрести как можно больше навыков, прежде чем ты покинешь это место.
Я внимательно рассматриваю Блэквуд. Ее волосы затянуты все в тот же тугой пучок, а взгляд такой же суровый, как в первый день, но теперь я понимаю, что кружевная белая рубашка, выглядывающая из-под строгого черного блейзера, – метафора, прекрасно объясняющая ее характер. Она явно пытается помочь мне, указать, что мне делать, но прямо никогда этого не скажет.
– О’кей, – отвечаю я, хотя до конца не уверена, что она имеет в виду.
Глава сорок первая
Глава сорок первая
Когда я наконец продираю глаза, шторы у меня в спальне задернуты, а возле кровати горит свеча. Ничего удивительного, что я проспала целый день. Откидываю одеяло и разглядываю повязки на руках и ногах. По всему телу порезы и синяки. Скривившись, встаю с кровати и медленно тащусь в гостиную. У меня все болит, но не так сильно, как я ожидала. Может, я просто уже столько раз падала с деревьев, что мое тело к этому привыкло.
В камине бушует яркий огонь, комната выглядит уютной. Но я замираю, увидев, как за столом возле окна Эш и Лейла играют в карты.
Секунду мы просто неловко стоим друг против друга. Кажется, она хочет меня обнять, но не знает, как это сделать.
– Сколько я спала? – хриплым со сна голосом спрашиваю я.
– Недавно пробило восемь вечера, – говорит она и нерешительно начинает поднимать руки, но как будто передумывает и снова их опускает.
Я бы посмеялась над ее неловкостью, но нельзя – от смеха заболят ребра.
– Лейла, если ты сейчас же не обнимешь меня, нашей дружбе конец, – говорю я, поднимая брови.
Она улыбается шире и осторожно обхватывает меня руками, как будто впервые кого-то обнимает. Она примерно того же роста, что Эмили, и от одной мысли об Эмили и Пембруке у меня сжимается сердце.