В его взгляде сквозила печаль.

– Почему бы не принять их, если они бесплатны, тебе так не кажется?

– Надо подумать. Кстати, вы не могли бы одолжить мне бумагу, конверт и ручку?

– Думаю, да.

– А также фонарик.

– Фонарик?

– Ну да. Карманный, на батарейках. Одним концом пускает луч света.

Резерфорд кивнул и принялся рыться в ящиках стола.

– Ты мне нравишься, Стефани. Ты милая девушка. Но это не значит, что я рад часто тебя у себя видеть. Подумай об этом.

Из кабинета Резерфорда Петра отправилась к станции метро «Бонд-стрит». Доехав по Юбилейной линии до «Грин-парк», пересела на линию Виктории и, сойдя на одноименной станции, пешком дошла до угла Уилтон-роуд и Лонгмур-стрит. Холодным, сырым вечером бар «Галлахер и сыновья» был оазисом тепла и уюта. Петра вспомнила это заведение: деревянные панели и горчичного цвета краска, зеркало на стене, Сирил Брэдфилд, сидящий под ним с пинтой «Гиннесса»… Она остановилась рядом с его столиком.

– Не хотите чего-нибудь выпить?

Он поднял на нее глаза.

– Что ты здесь делаешь?

– Хотела увидеть вас.

– У тебя есть мой номер. Могла бы и позвонить.

– У меня срочное дело. – Она посмотрела на его стакан. Тот был на две трети пуст. – Может, еще?

– Может, нам лучше…

– Я по другому делу.

– В таком случае почему бы нет?

Это был ее первый контакт с Брэдфилдом после того, как она забрала последний из изготовленных им для нее трех комплектов документов. Первый лежал в сейфе банка «АБН-АМРО» в Амстердаме, второй – в банковской ячейке в Париже. Третий был в Лондоне. К тому моменту, когда Петра вернулась к столику со свежей пинтой «Гиннесса», Брэдфилд уже скатал себе очередную самокрутку – тонкую и идеально круглую, несмотря на то что три его пальца на правой руке и два на левой были перевязаны бинтом.