Внезапно я очнулся и решил посмотреть, сколько времени, но, протянув руку за спичками, уронил коробочку на пол, пошарил и не нашел. Я снова лег и, вроде бы, задремал, но тотчас открыл глаза и сел на постели, стряхнув с себя оцепенение. Каждый мой нерв ныл, каждый мускул напрягся, каждая клетка тела съежилась. Замерев от страха, я сидел в густой непроницаемой мгле, покинутый Богом и отданный во власть темных сил эфира, существование которых до вчерашнего дня яростно отрицал.

Как известно, мысль первична; она зарождается в недрах нашего сознания, постепенно растет и развивается настолько, что разум дает телу сигнал: «Пора действовать!» Получив толчок, индивидуум с помощью непреодолимого импульса устремляется к цели. Так происходило и со мной. В голове у меня мелькнула неизвестно откуда взявшаяся мысль, велевшая мне проснуться, и, механически подчиняясь импульсу, которому я не мог сопротивляться, я вскочил с кровати и накинул халат. Полуобнаженный и босой, я долго стоял в темноте на холодном полу. Мой разум как будто не принадлежал мне и отказывался служить, как раньше. Это был не транс, поскольку я сознавал, что делаю, и не сомнамбулизм, ибо мой мозг улавливал и регистрировал все внешние впечатления. И вот я, Эдвард Фелпс, ученый человек, практикующий врач, беспомощно топтался в ожидании приказа от некой силы, которую не знал, не слышал и не понимал.

Я уже забыл про рассказ Дарвера и не думал ни о чем потустороннем: все мои мысли сосредоточились на том, чтобы выполнять команды, которые каким-то образом проникали в мой мозг. Повинуясь неведомому призыву, я ненадолго задержался у кровати, затем шагнул к двери, вышел в темный коридор и заскользил по нему, словно призрак. Я повернул направо, спустился по лестнице, повернул налево и очутился перед дверью гостиной. Какой-то дух, вселившийся в мои ноги, тащил меня неизвестно куда. Все мои попытки избавиться от властного заклинания оказались тщетными, и, хотя я отчаянно сопротивлялся, в итоге пришлось подчиниться.

Я ступил в гостиную и увидел отражение языков пламени в полированном паркете. С какой-то дьявольской ловкостью уворачиваясь от мебели – странно, потому что я совсем не помнил обстановку, – я направился к третьему окну. Жалюзи так и были открыты, и я взглянул сквозь них на мир, спокойный, белый и холодный. Я опять воспротивился импульсу, но он сломил мой разум, и я безвольно протянул руку к запору окна, распахнул створки, выбрался на террасу, прогулялся босиком по мокрой траве и положил руки на камень циферблата. Внешнее влияние моментально исчезло, и я тупо огляделся, недоумевая, что я делаю на улице в такой ранний час.