– Жжет! – стонала та, сжимая пальцами почерневшее горло, стискивая его, словно хотела удержать яд от распространения.
Но тщетно. Чернота поднималась по щекам, пожирая ее – хотя и распространялась куда медленнее, чем у стригоев, но так же неумолимо.
Христиан беспомощно поглядел на Эрин.
– Что мы можем сделать?
Ответ пришел с другой стороны радужной метели.
– Ничего, – крикнул Искариот, услышав его мольбу, – только смотреть, как она умирает.
Тело Надии выгнулось дугой, сотрясаясь в конвульсиях.
Что-то ударило Эрин сбоку. В нее вцепился маленький мальчик – один из стригоев, лишившийся уже половины лица. Слезы сбегали из его единственного глаза. Присев, Эрин обняла его, и его маленькая ручонка сжимала ее руку – наверное, он знал, что она не может его спасти, но не хотел быть один. Мальчик смотрел на нее полным мóки небесно-голубым глазом. Она крепко держала его холодные руки, пока он не затих, полностью поглощенный скверной.
Эрин посмотрела через снежную полосу.
Никто из детей уже не двигался, и снег укрывал их исковерканные тела.
Надия испустила последний вздох – и застыла в недвижности смерти. Христиан склонился над ней с блестящими от слез глазами.
Эрин отпустила ручонки стригоя – вернее, то, что от них осталось.
Повинуясь некоему беззвучному сигналу, мотыльки вокруг них взлетели в высоту, но остались над ними немой угрозой. Уцелевших можно было пересчитать по пальцам одной руки – Распутин и остальные сангвинисты. Эрин подозревала, что лишь потому, что так хотел господин этих творений.
Встав, она посмотрела Искариоту в глаза.
– Зачем?
Иуда протянул руку, и мотылек грациозно опустился ему на ладонь, открывая и закрывая серебристо-зеленые крылышки.
– Это вам всем урок, – он кивнул на труп Надии. – Чтобы доказать сангвинистам, что их благословение не защищает их от моего проклятия, от моей крови.
Так это
Эрин смотрела, как тело Надии превращается в золу и кости. Эта отважная женщина невесть сколько раз спасала ей жизнь. Она не заслужила такую бесчестную и бессмысленную смерть.