Он простер ладонь над книгой, вспомнив мгновение, когда корчился в священном блистании возрожденного ангела, проявившего каждый его грех, включая и
Слова Евангелия эхом прозвучали в его мыслях.
Рун обратил лик к небесам. Друзья его заблуждаются. Руну ведом его величайший грех, как и Тому, кто написал эти слова на странице.
И теперь он возложил на нее длань и молитвенно повел:
– Я возлагаю на себя упразднение величайшего из своих грехов, дабы изнеявствить оный и вернуть то, что некогда исхитил.
При этих словах на лице Эрин мелькнула тревога – и не без причины.
Позади него Элисабета издала судорожный вздох и рухнула на колени.
– Что вы наделали? – шепнула ему Эрин.
Вместо ответа он оглянулся на графиню. Та зажимала ладонями рот и нос, словно могла удержать длань рока. Но черный дым сочился между пальцев, исторгаясь изо рта и носа, образуя темное облако перед ее устрашенным взором. А затем в мгновение ока оно штопором устремилось вниз и скрылось из мира сего.
Элисабета переместила ладони со рта на горло.
И закричала.
Она кричала и кричала.
Истошный вопль звенел над пустыней снова и снова.
Рун подхватил ее на руки, утешая, успокаивая, прижимая к себе.
– Все так, как и должно быть, – приговаривал он. – Как оно и должно было быть с самого начала.
Он увидел, как ее страдальчески искаженное, напуганное лицо порозовело. И впервые за века снова услышал биение ее сердца.