— Ба! — тихим голосом говорит Грегуар. — Ну что для вас еще одно посещение?

Собака

Собака

Сесиль дошла до той степени, когда горечь превращается в муку. Уже забываешь, от чего страдаешь. Хочется только одного — сесть, лечь, уснуть… уснуть! Она даже не помнила, где оставила свою машину, и какое–то время пребывала в состоянии человека, который просыпается в незнакомом мире и силится вспомнить, кто он и что он. А потом она как–то встряхнулась, мысленно вернулась к реальности и внезапно решила, что все, что с ней произошло, может, и не так уж важно. В жизни каждой молодой пары, наверное, наступает такой момент, когда один видит другого таким, каков он есть. И что тогда — конец любви? Или же начало другой любви, знакомство с печалью и безропотностью? Останется ли Морис тем незнакомцем, которого она только что в нем рассмотрела? Это произошло в мгновение ока, как будто новый Морис подменил того прежнего, которого она так любила. С виду он оставался тем же самым мужчиной, но теперь она испытывала стыд, что когда–либо принадлежала ему. Прежде всего, он оказался грязнулей. И его манера зажимать зубами кисть, когда он писал картину! И напевать идиотские мотивчики. И эти рисунки! Человечки, которых ребятишки изображают на стенах: вместо головы — овал, вместо волос — четыре или пять вертикальных черточек, нитевидное тело. Он называл эти глупости идеограммами и говорил, что хорошая реклама, чтобы запомниться, должна шокировать. Так как он всегда находил объяснения, всегда оказывался прав, его мастерскую заполняли ужасные работы, которые расхваливали какое–нибудь мыло, карандаши или аперитив. Его последняя находка: нечто вроде бензоколонки, наполненной красной жидкостью. Шланг тянется по вытянутой руке какого–то карлика. Возле насоса еще одно странное существо в фуражке с надписью: «Банк крови». Под карликом пояснительная надпись: «А мне налейте десять литров». Вот что он рассчитывал продавать! Она впервые разозлилась, и все ее упреки, вся горечь выплеснулись разом… Ее наследство, проглоченное за два года; долги всем торговцам; бессмысленное существование без будущего… И что–то щелкнуло: она увидела Мориса уже не глазами любящей женщины, а глазами доктора или, например, полицейского. Она прочитала на его лице ярость неудачника, который еще артачится, заметила желание ударить и страх, малодушие… И теперь она не осмеливалась возвращаться, потому что знала, что разразится, наверное, рыданиями при новой встрече с человеком, утратившим свою маску. Напрасно она лукавила: то, что с ней происходило, было ужасно. Если бы Морис заболел, она бы охотно работала. Материальные трудности не страшили ее. Но у нее даже этой возможности не осталось. Морис не позволил бы, чтобы она нашла работу. В его семье женщины не работали. Он забыл, что они были богаты!