Мод садится и обвиняюще наставляет на комиссара костыль.

— Понятно, куда вы клоните! Дочь папаши-миллиардера якшается с красными бригадами. Вам бы статейки в газеты писать, комиссар!

— Это не ответ!

— Должна вас огорчить, но вы попали пальцем в небо! И в первую очередь потому, что мой отец вовсе не такой, каким его изображают. Он добрый. Несчастье в том, что… что… — Она подносит ладонь ко рту, закрывает глаза, долго молчит, а потом шепчет: — Оставьте меня одну, комиссар! Мои отношения с отцом никого не касаются, кроме нас двоих…

Смутившись, Кларье встает.

— Если вам в ближайшее время захочется поговорить со мной, я в библиотеке.

Он уходит, убежденный, что случайно приблизился к чему-то очень важному, кабы еще узнать, к чему именно!.. «Мод, похоже, знает, кто автор писем, — думает он, — но известно ли ей, кто убил Антуана? Чьей жертвой он стал?»

Комиссар идет по одному коридору, затем сворачивает в другой, где сталкивается с одной из приемщиц последнего дыхания. Это он сам придумал так называть медсестер, исполнявших зловещую обязанность находиться у смертного одра пациентов клиники, ибо несомненно было нечто зловещее в том, как… Несмотря на все старания, ему так и не удается разобраться в своих первых впечатлениях от этих женщин и от их работы, хотя он и чувствует, что относится к ним с ничем не оправданным осуждением. Кларье смотрит на часы. Доктор Мелвилль уже должен ждать его в столовой. Забавная у них все-таки столовая. Напоминает американские забегаловки самообслуживания. Кларье машет рукой Патрику как хорошему знакомому, а затем встает в очередь. Все служащие центра как один одеты в белые халаты, на груди висят карточки с указанием имени и фамилии. Звучит музыка. Нестройный шум голосов. Кларье терпеть не может подобные коллективные столовые, где от зрелища множества заполненных едой тарелок в воображении невольно рисуются горы потрошеных куриц или сбитые в рядок коровы на бойне, от страха уже не обращающие внимания друг на друга. А когда ты еще вдобавок неуклюж, и поэтому вынужден с напряжением следить за движением как подносов, так и стоящих спереди и сзади людей, тебе и вовсе невмоготу. И после, когда наконец усаживаешься за стол, никакого аппетита и в помине нет!

— Да, я с ними встречался, — отвечает он доктору Мелвиллю. — Я бы не сказал, что у вашего Кэррингтона легкий характер! И, похоже, я ему не слишком полюбился. А дочь — красавица! На нее стоит посмотреть! Но душой совсем еще девчонка! Мне показалось, она как-то странно ненавидит своего отца! Как бы это лучше объяснить? Ей нравится вызывать в нем раздражение.